Федор молча пожал руку Михо и вернулся к шашкам.
Михо присел на краешек стула. Наступило неловкое молчание.
— Ну, как дела? — спросил Гнатюк.
— Плохо, — потупив глаза, ответил Михо.
— Случилось что? — участливо спросил Гнатюк.
Михо кивнул.
— Да… На завод хочу пойти.
Гнатюк вскочил со стула и хлопнул Михо по плечу.
— Так чего же ты нос повесил? — Он рассмеялся. — Я думал, что-нибудь плохое. Я же тебе давно советовал.
Но, поймав угрюмый взгляд Михо, спросил встревоженно:
— Или что дома случилось?
Михо мял в руках кепку и не глядел на Сашу.
— С батей поругался, прогнал меня… Чурило, старшина наш, наговорил ему на меня.
Гнатюк задумался.
Ему вспомнилось багровое от гнева лицо отца, ставшее каким-то незнакомым, чужим. То был последний их разговор. В покосившейся хате, там, далеко, в Марьевке.
Семья бедствовала. Семеро детей, а работающих, считай, один отец. Старший брат Митюха в счет не шел. Баламут был, забияка, везде верховод, а в работе ледащий. Ссорились они часто с отцом.
— Здоровый як бык, а на шее сыдыть, — укорял его отец.
— А куда я пойду, — огрызался Митюха. — Что ж, я учился, чтоб коров за сиськи тягать?
Он знал, что бьет по самому уязвимому месту отцовского сердца. Отец хотел хоть одного сына довести до ума. Митюха ходил в школу, учился уже в пятом классе. Как раз подошла коллективизация, и кулак Христич темной ночью в лютой злобе спалил школу, зарубив перед тем ночевавшего там двадцатипятитысячника. Новую школу не собрались построить. Детвора училась в четырехлетке, по частным хатам. Митюха остался недоученным и в педагогический техникум, как о том мечтал отец, попасть уже не мог. Но гонористый и хитрый был. И, зная слабости отца, корил его в ссорах своей неудачей. А неудачей той отца попрекал потому, что, когда было собрание бедняков и решали вопрос о раскулачивании Христича, еще до убийства, Гнатюк не поднял руки.
— Допомогал он мне завсегда, — оправдывался он. — Не могу я.
— А сколько же он содрал с тебя за те подачки? Паразит он! — говорили Гнатюку.
— Не можу… Сам знаю, что паразит, а не можу. Нехай без меня его раскулачат.
Одна рука Гнатюка, конечно, никакой роли не сыграла. Христича раскулачили, а после злодейского убийства судили. Но Митюха пользовался этим случаем, чтобы уязвить отца.
— Из-за тебя и остался я без образования, — корил его Митюха. — Кабы не поддерживал этого кровопийцу, кончил бы я семилетку и в техникум пошел.
Отец в таких случаях пасовал, словно действительно чувствовал свою вину. Но каждый такой спор оставлял в нем заметный след, еще более заметный оттого, что он старался скрыть боль и озлобление против старшего сына.
