— Работу б делал какую… Чи з-за той бабы учиться стал? Найшел себе пару в упряжку! Хиба промеж наших подходящей девки нет? Он какая краля у Чурило. Чи ты хочешь в табор ворга[1] привесть?.. Так не будет! Слышь? Не будет, говорю тебе.
Михо с досадой махнул рукой, но сдержался.
— Никого я не приведу, даром шум поднимаете.
— А ты не огрызайсь. — Лицо старика налилось гневом. — Слышь, что говорю тебе? Джя аври[2]!
Михо вышел во двор. Свирепый ветер хлестнул в лицо мелким холодным дождем. Озябшее осеннее солнце спряталось за низкие густые тучи, точно не хотелось ему глядеть на расквашенную дождем землю. Михо сразу же промок, но не торопился возвращаться в сарай. Он не спеша пошел к клуне, где стояла лошадь, провел рукой по ее бокам, подложил в корыто соломы и слегка присыпал дертью. Подошел к нетерпеливо визжавшей и рвавшейся с цепи собаке и, трепля ее мокрое ухо, ласково проговорил:
— Холодно тебе, Нэрка? Мне тож холодно…
Нэрка, как будто поняв, что делается на душе у хозяина, заскулила и участливо лизнула ему руку…
Отец все еще был не в духе и, увидев возвратившегося Михо, сквозь зубы спросил:
— Ну, что там?
— Все добре.
— Добре-добре! — передразнил старик. — А Нэрка не отвязалась?
— Не отвязалась. Ошейник другой сделать бы, спадать стал.
— И сделай! А то только книжки в башке. Много мне корысти с твоего ученья. Шестьдесят лет живу без ученья — и ничего, не высох… Знаю, какие они, ученые, одна морока с ними.
И кивнул в сторону зятя, сидевшего в углу. Сквозь крохотное оконце под самой крышей сарая проникал скудный свет осеннего дня. В углу, где сидел Вайда, было почти совсем темно, и трудно понять, как мог он в этом полумраке что-нибудь делать. Но человек привыкает ко всему, и к полутьме тоже. Из длинных тонких лоскутов кожи Вайда вывязывал новую плетку и так увлекся, что, казалось, не видит и не слышит ничего вокруг. Но он слышал все. Когда старик заговорил о нем, Вайда встал, лихо покрутил плеткой над головой и, сплюнув, насмешливо спросил:
— А чего вам ученые не нравятся? Или, может, завидуете?
Старик вскочил с перины, отбросил ногой стоявший поблизости чугунок и закричал, наступая на зятя:
— Цыц, кляча ученая! Мой хлеб жрешь и еще меня дегтем мазать будешь? У-у ты!..
Женщина, возившаяся у железной печи, бросилась к мужчинам. Отстранив мужа, она задабривающе сказала отцу:
— Та не надо, батя… Ходимте кушать. Я сало сготовила с картошкой.
Старик свирепо поглядел на зятя и, презрительно процедив сквозь зубы: «парн
