После ужина Антон предложил Гошке остаться у них ночевать. Салабон пожал плечами.
— Леня, не возражаешь? — спросил Антон.
— Отчего ж, ради бога.
— Тогда хоп! — оживился Гошка. — Пошли мыть посуду.
Ночь была светлая. Высоко стояла полная луна. Поодаль от нее белело облачко. Оно тянулось к луне, словно дымок, почуявший тягу, и словно луна была дырой в небе, сквозь которую можно было улизнуть в космос.
Гошка быстро прошелся по тарелкам пучком травы, сполоснул их и сказал:
— Неси. И прихвати что-нибудь постелить — будем спать в кустах… Или вон на балконе. Там ведь никто не живет?
Антон принес одеяло, две телогрейки, кинул их Салабону, уже сидевшему на балконе, и по шаткой лестнице забрался сам. Но балкон показался неуютным для ночлега, и ребята пролезли в мезонин.
При лунном свете они сгребли в кучу стружки для изголовья, расстелили телогрейки и легли ногами к двери, чтобы видеть небо и чтобы утром не заспаться.
Стояла тишина. И оттого, что дом был необитаемым, тишина эта была жутковатой.
Салабон завозился, шурша стружками, и спросил:
— А знаешь, о чем мы спорили с Леонидом Николаевичем, когда ты заглушил нас?
— Знаю, — ответил Антон и вздрогнул. — Да, я все знаю.
— Я чуял. Думаешь, нет?.. Хы!.. И что, по-твоему?
— Не знаю… Но думаю, что это неправда.
Гошка быстро сел и повернулся к Антону.
— Это и есть неправда! Это вранье!.. Дурацкое вранье!.. Восемнадцать горлохватов налетели — и вор! Отдай!.. Раз я детдомовец, значит, вор. Шиш!.. Мало ли что я там спал. Я вон у самого начальника в кабинете спал, на мягком диване. Залез по пожарной лестнице на третий этаж и — в окно. Ну и что?.. Меня, наоборот, спросить бы надо, не заметил ли я чего подозрительного. А они налетели как бешеные! «Ты украл инструменты!»
— Ну, значит, и нечего кипятиться, — сказал Антон, улыбаясь.
— А я и не кипячусь. — Салабон снова улегся.
— И все-таки ты странный.
— Это что ночую где попало?.. Это ерунда. Я же не виноват, что дома я сдыхаю от скуки. Мне лишь бы интересно, а там хоть у черта на куличках.
— Тебе плохо у тетки?
— Что ты! Дядька — утюг немного, а тетка — золото. Я у них и остался с условием, что буду жить, как хочу. А так бы да-авно утек туда, где меня Салабоном зовут, по-мудрецки. Приняли бы…
— Да-а… А знаешь, ты прав, у меня ведь тоже есть кличка, и тоже мудреная — Тамтам.
— Тамтам?
— Да. Это такой инструмент в Африке, ударный, с жутким звуком. Самый мрачный инструмент. Я как-то предложил на сборе назвать так нашу сатирическую газету. Газету назвали и меня заодно.
