Жене Пьетро Бернардоне, именно потому, что она была дворянкой и иностранкой, многое прощалось и предоставлялась определенная свобода. Прощался акцент и некоторая непохожесть манер и одежды, и предоставлялась свобода быть одной и как бы в стороне от жизни благородных семейств Ассизи, против нее не только ничего не имевших, но даже, как было уже сказано, ею гордившихся, и все же относившихся к ней с некоторой опаской, как к посторонней, подглядывающей, составляющей свое мнение об их жизни, и Бог знает, что она там себе составить может. Поэтому у нее оставалось гораздо больше свободного времени, чем у остальных ассизcких дам, бывших всегда с ней любезными, может быть даже слишком любезными, но избегавшими близости. А она на ней и не настаивала.
Будучи более свободной, она была и более независимой. Настороженное уважение, оказываемое ей чинным ассизским обществом, влияло и на Бернардоне, так что он легко позволял ей многое, что другим ассизским женщинам даже и не приходило в голову требовать. Например, он позволял ей страстно любить своего сына, проводить с ним гораздо больше времени, чем обычно матери проводят с сыновьями, разговаривать с ним на своем языке, ему, отцу, почти непонятном, почти тайном для него, обучать своим стихам и песням. Снисходительно смотрел он на то, как мать балует своего сына, как называет его своим маленьким принцем - его, купеческого отпрыска, - как прививает ему привычку к тратам, а не к счету, как учит его чему-то совсем бесполезному, поверхностному, пустяковому, какому-то легкому, пестрому и изменчивому, а не постоянному и основательному. Так же, как Бернардоне льстило, что его брак вызывает всеобщее внимание, не лишенное, правда, некоего привкуса зависти, - зависть же высшая степень внимания, Пьетро Бернардоне, будучи умным человеком, прекрасно это понимал, и понимал, что зависть ставит его над, хотя и немного вне, общества; также льстило ему и то, что его сын Джованни с самого младенчества был отмечен знаком некой инакости, отличающей его от других отпрысков благородных семейств. Пеленки у него были как-то тоньше, и рубашки белее, и вышивки ярче, и волосы нежнее, и глаза светлее, и кожа бледнее и чище, чем у других детей, и на нем лежала печать особой избранности, признаваемой всеми, даже его сверстниками, так что был он больше похож на детей богатых сьенцев, тех самых сьенцев, что были столь обходительны, привлекательны и отчужденны, что не могли не вызывать завистливого радражения, одного из признаков восхищения, со стороны тяжеловесных ассизцев. Характер Джованни, легкий-легкий, сглаживал всякое раздражение, окружающие его любили, баловали вслед за матерью, все прощали, но, чувствуя его инакость, с малых лет прозвали французиком, Франческо, и Джованни нравилось это прозвище, ставшее его вторым именем. В конце концов, обаяние хоть и не профессия, но здорово профессии помогает, так что пусть будут все эти бредни о рыцарях и трубадурах, думал Бернардоне, и мало в чем перечил своему наследнику. Он гордился своим Джованни.
