«Интервенция, - сказал он еще, - какова бы она ни была, будет способствовать продолжению большевистского режима, побуждая нас быть не в оппозиции к Советской власти (хотя бы мы ее и не любили), а поддерживать ее, так как она защищает революцию». По поводу помощи, которая оказывалась группам и правительствам, борющимся против Советской России, Вольский сказал что не видит разницы между такой формой интервенции и иной, которая состоит в том, что в Россию посылаются войска.
Я спросил его мнения о будущем. Он ответил почти в тех же выражениях, что и Мартов, а именно, что события сами заставят большевиков или изменить свою политику, или уйти. Рано или поздно крестьяне скажут свое слово. По существу они и против буржуазии, и против большевиков. Буржуазная реакция не могла бы одержать продолжительную победу над Советской властью, так как у нее нет ни одной идеи, за которую народ пожелал бы бороться. Если бы внезапно случилось так, что победили бы Колчак, Деникин и подобные им, то им необходимо было бы убивать тысячи людей (в то время как большевики убивали сотни), а результатом всего этого была бы окончательная гибель и ввержение России в анархию. «Пример Украины - не доказывал ли он союзникам, что оккупация в течение шести месяцев небольшевистской территории полумиллионной армией достигла одного результата - поворота населения к большевизму?»
3 марта
В конце февраля Бухарин, узнав, что я собираюсь скоро уехать, сказал мне с таинственным видом: «Останьтесь еще на несколько дней, так как должно произойти событие международного значения, которое, конечно, будет для вас чрезвычайно интересно».
Это было все, что я мог узнать о подготовке к созыву Третьего Интернационала.
Больше Бухарин ничего не хотел мне сказать.
3 марта в 9 часов утра ко мне явился Рейнштейн, чтобы сообщить, что у него есть для меня пригласительный билет на конференцию в Кремле. Он был удивлен, что я не присутствовал на открытии ее.
Я сказал, что никто не уведомил меня о ней и что Литвинов и Карахан, которых я накануне видел, тоже ничего мне не сказали. Предполагая, что это то событие, о котором говорил мне Бухарин, я подумал, что они молчали нарочно. Я протелефонировал Литвинову и спросил, нет ли у него оснований быть против моего присутствия на конференции. Он ответил, что думал, что меня это не интересует.
Я, конечно, отправился. Конференция происходила тайно, и в утренних газетах о ней ничего не сообщалось. Собрание происходило в маленьком зале в здании Судебных установлений, возведенном еще Екатериною II (она бы, наверное, перевернулась в гробу, если бы знала, что происходило теперь в этом дворце). Два красноармейца, парадно одетые, охраняли вход. Весь зал, даже паркет были затянуты и убраны красной материей, повсюду развевались знамена с надписью на всевозможных языках: «Да здравствует Третий Интернационал!»
