В эту же ночь бедняга скончался, не приходя в сознание. Так и осталось неизвестным, откуда он, как его имя, какой он части. Сколько потом пришлось похоронить таких неведомых! Тут была колоссальная ошибка тех, кто принимал раненых с поля сражения, когда многие из них еще в силе и сознании, да и товарищи тут же свои и легко узнать имя их и название части. Я видела впоследствии, как на одном перевязочном пункте велась «отчетность». Одна из сестер сидела у входа палатки за отдельным столиком и вписывала в большие листы всех прибывающих раненых. Но листы эти оставались в госпитале, солдатам на руки ничего не давалось, и при отступлении через два дня неизвестно куда эти листы девались. Часто попадали раненые в наши тыловые госпитали без всяких документов и в случае беспамятства так и умирали неизвестными. Мы не знали, куда дать знать о их смерти. В частях же их, верно, ставили в рубрику пропавших без вести, а это имело существенное значение для пенсии семьи.
28 июля был бой порт-артурской эскадры, где смерть Витгефта сыграла такую роковую роль. А с юга приходили известия об оставлении нами позиций за позициями и стягивании войск у Лаояна. 1 августа наш врач устроил большой обед, якобы в честь открытия госпиталя, и пригласил своих праздных коллег на это торжество. Ни молебна, ни окропления святой водой не было. Пришли просто к обеду. Из сестер присутствовать должна была одна я, в качестве сестры-хозяйки. До сих пор не могу вспомнить этого дня без отвращения. Едва вся эта «интеллигентная», но далеко не воспитанная компания села за стол, как полилась речь о текущих событиях. Мне не передать того издевательства над армией, того дикого злорадства нашим неудачам, которыми были полны их слова. Задыхаясь от такого хамства, я не в силах была дольше оставаться среди этих людей, встала из-за стола и ушла к себе в кладовую, где прямо разрыдалась от горя и обиды за бедную Россию. Впоследствии одна сестра рассказывала мне, что в первые дни боя под Лаояном целая компания врачей и студентов заседала по вечерам в «Красном домике», пьянствовала и пела неприличнейшие песни на мотивы Херувимской и других церковных песен. Легко верю этому после того, чему сама была свидетельницей.
Вот и пришел конец моему дежурству по цейхгаузу и бельевой. В последних числах августа прибыли к нам новые сестры, и одной из них я сдала свою должность, а сама перешла на дежурство к больным. К концу сентября наши госпитали стали усиленно эвакуироваться, что всегда служило предвестником близкого боя, и действительно, 26 сентября мы «перешли в наступление», единственным результатом которого было опять переполнение госпиталей ранеными, ибо вперед мы не сдвинулись ни шагу, лишь японская армия пришла почти в непосредственную близость с нашей; местами расстояние между противниками было менее версты.
