- Мои дела - ничего. Есть у меня такой купец - все стихи у меня покупает, что бы я ни написал. И за каждую строку - рубль. (Он сказал «рупь»). Написал строку - рупь. Десять строк - десять рублей, сто строк - сто. Верно. Фамилия его Брик.
Он уже был вхож в редакцию «Нового Сатирикона». К нему все хорошо относились, прощали ему его нарочитую, наносную развязность. Моисея Израилевича Аппельхота, заведующего конторой, «солидного» человека, он звал «детка»:
- Детка, нет ли у вас папиросы?
И на это не обижались…
Как-то в редакции говорили о темах. Поэтесса Лидия Лесная, робкая, скромная, всегда в густой коричневой или темно-фиолетовой вуали, тихо сказала:
- Вот я недавно была в Москве - сколько там прекрасных тем!
- Да, - басом, издевательским тоном сказал Маяковский, - говорят, в Полтаве еще много хороших тем…
Почему-то все засмеялись. Лидия Лесная смутилась.
- Зозуля, - протяжно произнес Маяковский после победной паузы, которой он явно насладился.
Я почувствовал, что он разошелся и наметил меня в жертвы для очередного укола. Признаться, мне не хотелось быть жертвой - особенно в присутствии сотрудников «Нового Сатирикона», умевших смеяться, и, воспользовавшись новой паузой, пока он что-то задумывал, я подчеркнуто-унылым тоном сказал:
- Ну да, Зозуля, а сейчас вы скажете, что по-украински это кукушка, и сообщите нам оглушительную новость - «тай куковала та сива зозуля»…
Действительно, не было почти человека, склонного к шутке или к фамильярности, который при знакомстве со мною, услышав мою фамилию, не сообщал бы с торжествующим видом этих двух сакраментальных сведений…
Я и не думал вступать с Маяковским в единоборство, он был очень остроумен, а я никогда не претендовал на это прекрасное умение. Но какое впечатление произвело это на Маяковского! Хотел ли он, в самом деле, вспомнить про кукушку и «закуковала та сива», и я попал в точку, или что-то другое осекло его, но он смутился невероятно. Мне показалось даже, что он как-то подался назад, пока многие - видимо, расположенные смеяться, громко и весело смеялись, хотя ничего остроумного я не сказал. Маяковский явно смутился - мне даже стало неловко. Его, очевидно, смутило то, что его заподозрили в возможности быть банальным, или он действительно, собирался высказать обычную ассоциацию, которую у многих вызывает бедная моя фамилия.
Обычно допекал он шутками поэта Валентина Горянского. Горянский, как я уже говорил, был мал ростом, очень уродлив, к тому же страдал несварением желудка, и на лице его не высыхали вечные язвы и прыщи.
