Какой смысл жаловаться, если ничего нельзя изменить. И они не стали тратить драгоценное время на пустые сетования, когда наступила пора приводить план в действие. Приходилось принимать вещи такими, как они есть. Трое солдат в полном снаряжении направились к берегу моря.
— Не забывайте, кому вы служите. Соблюдайте тишину и осторожность. Старайтесь не убивать стражников, жертв должно быть как можно меньше. Если вам суждено умереть, умрите с честью, — напутствовал воинов на прощание Боттичелли. — Помните, Жерома держат в подземной тюрьме, Абигайль же — наверху, в личных покоях Борджиа. С Богом.
Забавно, но Леонардо только теперь узнал имена молодых людей. Имена были французскими, что объяснялось, наверное, традицией, связанной с происхождением рода. Верна его догадка или нет, в данный момент это совершенно не имело значения: обстановка не располагала к вопросам. Он успеет выяснить позже, если их миссия увенчается успехом. Он свято верил в удачу, несмотря на неважное начало. И все-таки маэстро не преминул заметить: Жером на греческом означает «Святое имя», а Абигайль в переводе с древнееврейского звучит как «Источник радости», — если он, конечно, не ошибается, так как этот язык он знал поверхностно. Разумеется, даже в такую минуту он не удержался и для сравнения привел истолкование собственного имени: «Могучий, как лев» Нельзя сказать, что имя идеально ему подходило, но тут уж он ничего не мог поделать. Имя выбрала его бедная мать, произведя на свет незаконнорожденного ребенка, кому пожелала обладать силой льва. Возможно, в определенном смысле она и не ошиблась. Правда, сила ее сына заключалась не в теле, а в разуме.
Леонардо, Боттичелли и монаху оставалось только запастись терпением. Они собрали все вещи, сложив их в мешки, и спрятали в зарослях кустарника. Место для стоянки они специально выбрали уединенное, безлюдное в ночную пору, хотя и неподалеку от крепости. Мужчины вернулись туда, где их дожидались лошади с повозками. Они забрались в карету и за час не обменялись ни единым словом. Как уже повелось, первым молчание нарушил Леонардо. Всегда подмечавший даже незначительные особенности внешнего облика человека, он обратил внимание, что одежда Боттичелли топорщится на животе: не из-за чрезмерной тучности художника, а скорее из-за неловкой позы, в которой тот сидел, но Леонардо позволил себе пошутить:
— Побереги себя, Сандро, или ты в итоге лично заслужишь прозвище, каким тебя наградили из-за твоего брата.
