— Ты, Ксаночка, извини, но мне кажется, это не твое дело.
— Да, не мое. Не мое. Но я тебе же, дурочке, добра желаю.
— Спасибо, Ксана. Приму это во внимание.
Галя рассталась с подругой перед административным корпусом, ощущая смятение из-за этого разговора. Оксанку можно было понять. В последнее время все на нее вдруг навалилось. И хотя она старалась показать всем, что по-прежнему держит хвост пистолетом, Галя видела, как больно подруге. И Оксанка никого не хотела посвящать в свою боль. Даже ее, Галю. Это было немножко обидно. Впрочем, Оксана всегда была такой. Скрытная и нарочито бодрая. Ну и пусть! В последнее время она вообще стала невыносимой. Поучает, ехидничает, злится, что называется, на ровном месте. А ведь сама потом прибежит прощения просить. В кино потянет, по магазинам…
Галя решила больше не думать об этом. У нее было дело. Очень важное дело.
Она нашла бывшего спецназовца ГРУ Виктора Пушкарева в столовой. Он завтракал в одиночестве. Рядом с ним никого не было. Виктор был небрит и угрюм. После того случая в парке с ним начали работать психологи, но все попытки врачей найти с ним контакт натыкались на его упорное молчание. Виктор походил на огромного злого медведя, готового наброситься на любого, кто ему не понравится. В последнее время он даже жену не хотел видеть. Виктор погибал. Через пару дней его должны были выписать, и что с ним будет потом, трудно было представить.
Галя взяла на раздаче стакан чая и подсела к нему. Он посмотрел на нее искоса, но не прервал трапезу.
— Привет, Витя. Как дела?
— Нормально, — буркнул бывший спецназовец, тупо жуя госпитальную кашу, неловко держа вилку левой рукой.
— А мне, Витенька, помощь твоя нужна.
— Что? — повернулся он к ней и взглянул тяжело, исподлобья.
— Помощь, говорю, нужна.
— Какая?
— Сугубо конфиденциальная.
— Чего? — прищурился Витя.
— Ну, значит, лично для меня, — пояснила Галя, чувствуя себя не очень-то уютно под его взглядом. — Я бы тебя не попросила, если бы знала, к кому еще можно обратиться. Очень надо… понимаешь?
— Пока ничего не понимаю, — покачал головой Виктор. — Говори толком. Что ты крутишь вокруг да около?
— Тут свидетелей много, а дело личное.
— Личное? — усмехнулся он, и Галя вдруг подумала, что на его лице впервые за несколько недель видит улыбку, пусть даже снисходительно-презрительную, но все же улыбку.
— Сильно личное? — спросил он снова все тем же ироничным тоном.
— Очень.
— Ну, пойдем, выйдем.
— Ты так это сказал, что я испугалась, — шепнула ему Галя, когда они вышли в коридор.
