Степан просыпался, но воспоминание о холоде оставалось. О холоде, продиравшем до самых костей, и о чувстве одиночества в том заснеженном городе из сна. И как приятно было осознавать, что в реальности ничего этого не было. Все вокруг очень его поддерживали. Именно поддерживали, а не жалели, так как он делал все, чтобы не вызвать жалость у окружающих. И главное, не позволять самому жалеть себя. В жалости к самому себе скрывалась слабость. Внутренняя слабость, подтачивавшая душу, была страшнее любой болезни.
* * *
Галя и сама не заметила, как стала больше проводить времени со Степаном. Прибегала на работу и обязательно спрашивала у дежуривших ночью медсестер, мол, как там наш шутник поживает? Хоть в процедурной дел по горло было, а все же находила минутку, чтобы зайти к нему в палату.
Сам Степан тоже был рад ее видеть. И тогда они выходили вместе из палаты и говорили. Говорили о разных разностях, что в голову придет.
А однажды Галя в окно увидела, как Степан, рассекавший на своей коляске больничные аллеи, перевернулся на повороте. Всколыхнулось тревожно сердце, помчалась Галя из отделения прямиком в парк. Но пока добежала, Степан сам поставил кресло и, хоть заработал множество ссадин, забрался в него. И она, запыхавшаяся и растрепанная, начала его не очень строго отчитывать за неосторожность. Степан только улыбался и обещал исправиться.
Иногда Галя ловила на себе любопытные взгляды подруги. Оксанка все же, вопреки обыкновению, ничего не говорила. Как бы ни старалась Галя этого не замечать, но в отношениях с Оксаной наступила какая-то прохладца. Вероятно, это явилось не результатом обиды, а обещания подруги «не лезть» в Галину душу. Гале от этого легче не стало.
Но вот когда они остались в сестринской одни, Оксанка сказала:
— Юрик меня уже заколебал. Просит поговорить с тобой.
— По поводу? — притворилась непонимающей Галя.
— А ты сама не догадываешься? Мужик по ней сохнет, а она удивленно глазками хлопает.
— Кто сохнет? Юрик? — засмеялась Галя. — Такие не сохнут, Ксаночка. Это по ним сохнут. А если по ним не сохнут, то их больненько кусает самолюбие. И тогда они не могут успокоиться.
— Ну, поговори хоть с ним!
— Мы уже говорили. И расставили все точки над «i», — добавила Галя иронично.
— Ну и вредная же ты!
— Да, да, да, я вот такая, — поморщилась Галя, и подруги рассмеялись. — Я решила быть вредной. Всегда мечтала, как та девчонка в том старом фильме, отомстить всем мужикам. Чтоб они передо мной сами штабелями укладывались.
