Моя повесть-1. Хлыновск | страница 41
- Годик сушены, да годик струганы, да годик глажены. Только на ощупь они уже давали ощущение драгоценного плотного дерева. Древесный фибр разбегался по ним в орнаментальной закономерности. Позднее я мог найти сходство и сравнение этих жизнью обработанных струек дерева с подобными на деках старинных скрипок. В висячем положении палки давали вибрирующий звук, средний между звоном и пением на грудных нотах. Тональности длинной и короткой палок были сгармонированы. Короткая была толще длинной. Изменение мелодийности достигалось положением палок в руках по их длиннотам.
С младенческих неспокойных снов, вероятно, запомнилась мне музыка этих палок.
Завозишься в колыбели… На просвете темнеют кресты оконных переплетов. Полог колыбели мертвым предметом навис над головой, и уже к горлу подступает - реветь, реветь надо… В этот момент ударит Кондратыч палочками-смекалочками - и кончены все страхи, мой аппарат зацепился за жизнь и звучал с ней в унисон…
- Сон-то у нас, соседушки, сладкий от Кондратычева стуканья, - говорили в околотке.
Когда случалось несчастье, Андрей Кондратыч не бегал, не кричал, не торкался к спящим, как это делали другие караульщики, а его палки срывались с их звуковой ласковости и грозно начинали чеканить опасность, - и сразу на улицу высыпали люди.
На пожар, на грабеж, даже на набеги волков у него были особые сигналы, звуки и ритмы.
- Для волков это собакам возвещаю, - тут музыка небольшая, - объяснял он нам.
Сидим, бывало, после ужина у ворот. Андрей Кондратыч с нами - ему еще рано службу справлять.
Сыграй да сыграй волчью - пристанем мы, малыши, к нему. И вот он тихо, тихо начнет волчью музыку чоками палок. И тотчас же во дворах начнут подвывать собаки одна за одной и выходить из подворотен, поджав хвосты и ощерив морды.
Чистота в избушке Андрея Кондратыча была всегда праздничной. Стол, лавка у стены блестели, как натертые воском. Половицы словно только что выструганы. Половичок дерюжный вел к столу, к божнице и направо к широкой, в две доски, скамейке, служившей кроватью.
Никто не знал, когда спал Андрей Кондратыч.
С рассветом воротится из караула, а с раннего утра уже печка трещит в избушке, а он сам перед ней то плетет корзины, то белье стирает, то рубаху себе шьет, то чулки вяжет под валенок.
После обеда посуда убиралась на полку за занавеску, и хозяин принимался за свое любимое: из киота вынимались цветные составы собственной изготовки, гусиные перья и бумага.