Сильно хмельной, он без конца и навязчиво излагал свои жалобы на несчастья, на мирскую несправедливость. Он сидел против Сережи и обращался к нему:
- Вот ты, слышь, - с пригнусом говорил Носов, - на меня мир нападает, а мне-то что делать? Будь у меня как у всех, живи мир вровень со мной - чего бы мне до мира тягаться, - за милу душу с миром бы шел… Плевать мне тогда за милу душу… Ты вот, слышь, суди: полосу рядом с Петрухой сеял и зерна в одночасье бросал, - а у Петрухи хлеб, а у Васьки, на - выкуси.
- А ты коли на борозду являлся, мил-человек? - крикнул Петруха. - Солнце-то во-н где оно, а ты еще морду об лукошко продираешь… Куда уж, пахарь-хахаль…
Сосед наклонился к Носову:
- Тебе, Василь, другим бы чем заняться: в городе всякие должности есть - тебе бы главным помощником к младшему лодырю… - гости захохотали.
Носов разнюнился и бил себя в грудь, перекрикивая смех:
- А что ж, по-вашему, не должен был Петруха помочь мне? - потом он расхорохорился.
- А это правильно, - у вас дети как дети, а мой пащенок уж отца колотит. У вас, рас-туды вас туды, носы во как торчат, - а мой нос в голову ушел, это правильно?
Разъярившись, Носов вскочил.
- Петуха вам, сукины дети, пустить всем… Мужики съежились.
Мать, много позже вспоминая этот эпизод, упоминала об отце: - Я его за обе руки ухватила под столешником, - вот-вот сорвется… На лбу жилы вздулись… Брови как копья… Богородицу читаю, чтоб Сережу-то пронесло мимо скандала.
В это время в избу протолкался черный всклокоченный мужик. Он дошел до Носова, встал в упор перед ним и заговорил сурово:
- Васька, на миру тебе говорю: верни мою Буланку. У Носова хмель соскочил.
- Знать не знаю твоей Буланки… Разрази на месте. Чтоб света не взвидеть…
Черный осадил Носова рукой о плечо и вынул из-за пазухи недоуздок.
- Чей это, стервец? - грозно спросил мужик. Носов завертелся под рукой.
- У тебя на поветях саморучно нашел недоуздок. - Мужик снизил голос: - Слушай, Носов, верни лошадь. На дворе праздники, не успел, чать, далеко увести? Ну, а не вернешь, - пред всеми говорю, - на этом ремне тебя повешу, гадина. Никакими петухами не запугаешь… У ворот твоих, сволочь, спать буду, ходу не дам, а убью…
Васька заревел по-бабьи. Всем стало не по себе от рева конокрада.
В это время к Носову обратился старик Парфен, добрейший дед Парфен на всю Шиловку. Он потрогал по голове конокрада и заговорил отечески:
