— Уже несколько раз кричали: «Волки!» Но выяснилось, что серийные убийцы встречаются довольно редко.
— Да знаю я, — кивнул Хаген. — На моей памяти в этой стране был только Снеговик. Но на этот раз мы почти уверены. У жертв нет ничего общего, а в их крови обнаружено одно и то же обезболивающее.
— Ну, это уже что-то. Желаю удачи.
— Харри…
— Я знаю еще пару-тройку, кто вполне справится с этой работенкой, шеф.
—
Тысправишься.
— Я просто развалился на куски.
Хаген вздохнул:
— Соберем.
— Beyond repair,
[21]— парировал Харри.
— Ты здесь единственный, у кого есть соответствующая квалификация и опыт раскрытия серийных убийств.
— Задействуйте какого-нибудь американца.
— Ты знаешь, что толку не будет.
— Ну, тогда очень жаль.
— Жаль? Пока убиты двое, Харри. Обе — молодые женщины…
Харри сделал протестующий жест, когда Хаген открыл сумку и вытащил из нее коричневую папку.
— Я серьезно, шеф. Спасибо, что выкупили мой паспорт и вообще, но я покончил с фотографиями мертвецов и всеми этими дерьмовыми отчетами.
Хаген с обидой взглянул на Харри, но тем не менее положил папку ему на колени.
— Посмотри — это единственное, о чем я тебя прошу. И еще, не говори никому о том, что мы занимаемся этим делом.
— То есть? Почему?
— Все непросто. Не проболтайся никому, ладно?
Сидевшие впереди замолчали, и Харри стал смотреть на затылок Кайи. Поскольку «амазон» Бьёрна Холма изготовили задолго до того, как придумали термин «травма шейных позвонков при столкновении», подголовников не было. И Харри видел ее тонкую шею под собранными в пучок волосами, видел светлый пушок на шее и думал, насколько же все это уязвимо, как быстро все меняется и сколько всего может разрушиться за какие-то секунды. Что жизнь — это, собственно, и есть процесс распада, разрушение того, что изначально являлось совершенством. Важно только одно: как именно все это разрушается — внезапно или медленно. Грустная мысль. Но он не мог не думать об этом. Он думал об этом, пока они не въехали в Ибсеновский туннель, серую безликую трубку транспортного механизма, которая могла бы находиться в каком угодно городе мира. А потом он почувствовал радость. Отчаянную и безотчетную радость оттого, что он здесь. В Осло. Дома. И это чувство настолько захватило его, что на несколько секунд он даже забыл, почему вернулся.
Харри смотрел на дом 8 на улице Софиес-гате, «амазон» уже отъехал от дома и пропал из вида. Граффити на фасаде стало больше, чем когда он уезжал, но дом все еще синего цвета.
