На подступе к траншее тяжелый мотоцикл взревел и взнялся на дыбы, из-под заднего колеса метнулись камни и ошметки полузасохшей грязи. Удачно подвернувшийся при этом лист толстой строительной фанеры послужил хорошим стартовым трамплином; но все равно, понятно, это была гиблая затея: «Харлей», он и без навесного железа весит солидно, а на этом еще тяжесть полицейского оборудования.
В эти отчаянные доли секунды Ховик не испытывал сомнения, что все кончено. Но оказывается — уму непостижимо! — он каким-то образом перемахнул; заднее колесо, зацепив мягкую закраину траншеи, толкнуло мотоцикл вперед, дальше. Повернув машину на разровненной площадке, Ховик поехал на соседнюю улицу, успев-таки оглянуться и заметить, как преследующие огни и слепящие голубые сполохи мигалки резко дернулись и скрылись из виду: машина передними колесами ухнула в траншею. То ли вправду, то ли примерещилось: послышалось вроде бы, как хряснула ось.
Набирая вдоль темной улицы скорость (сердце ухает молотом от марихуаны и адреналина), Ховик вслух рявкнул: «Ч-черт, кайфовей ну просто некуда!» И зашелся хохотом…
Позднее, выходя из трамвая, он мысленно устыдил себя за то, что схоронил в канаве такой великолепный мотоцикл. Немного труда, и из него вышла бы машина что надо. Об этом подумал, и еще о том, что он сделает с Паучиной, если их пути еще когда-нибудь сойдутся, что было маловероятно. Затем он поразмыслил над собственным положением. Ховик теперь был строгим и трезвым; веселье оборачивлось прямо противоположными последствиями.
Теперь им известно, что он в Окленде, и начнется розыск. И уж после всего содеянного искать его будут всерьез.
Если разобраться, остается одна возможность, и даже гадать наперед нельзя, хороша она или плоха. Ничего не остается, кроме как попробовать и убедиться.
Вечеринка теснилась на каждом квадратном сантиметре полезной площади гостиной и столовой, втекала и вытекала из кухни и туалета, и исходя из контингента собравшихся, по мере возможности использовала темноту обеих спален. Она бряцала стаканами, кубиками льда, стряхивала пепел на ковер и временами спешила в туалет. Она вся разом говорила и смеялась на разные голоса, шептала и заряжала кассеты; пила, пожевывала, курила и нюхала разные вещества, чем совершенно расшатала нервы двум обитающим здесь сиамским кошкам, которые поквитаются позднее тем, что нагадят на ковер.
Присутствовало тридцать четыре человека — для уровня собравшихся грандиозный светский раут (до каких же высот надо дойти, чтобы в таком квартале получить жилплощадь, способную вместить стольких сразу!). Хозяин — можно сказать, до неприличия преуспевший на изобретении и внедрении новых компьютерных игр — вызывал особую ярость тем, что вился между гостями, извиняясь за тесноту. Естественно, его дружно ненавидели. Но если уж на то пошло, здесь никто никому особо не симпатизировал; список приглашенных и составлялся из соображений взаимной неприязни.
