Мне думалось, что я увижу захламленное, затянутое паутиной логово, но в комнате сохранился довоенный порядок. Только слой пыли покрывал письменный стол, лампу, чехол пишущей машинки и кресло. И на полу катались крупные клубки тополиного пуха.
«Как он проникал сюда? — не мог понять я. — Ага, вон в то отверстие у нижнего края фанеры, где отломился уголок. Значит, сюда задувал ветер и свободно гулял по комнате».
Неожиданно над моей головой послышался щебет. На книжной полке сидел крохотный воробышек и что-то сердитое выговаривал мне на своем языке. Видно, требовал, чтобы я немедля закрыл окно и покинул помещение, давно занятое им.
— Как же ты уцелел, воробышек? — изумился я.
Воробей не пожелал мне отвечать. Растопырив крылышки, он боком передвигался по краю полки, готовый защищать свое жилье.
Я покрошил ему хлеба на стол и сказал:
— Клюй, братец, вволю. Придется, видно, нам вместе жить. Но чем же ты питался в голодную пору?
Тут я приметил, что отставшие у пола обои сильно издырявлены.
— Э! Да ты, брат, сообразительный, — невольно вырвалось у меня. Значит, в трудные дни клейстер выклевывал? Молодчина. Спасибо, что выжил! Нам, ленинградцам, нельзя отчаиваться.
Воробышек уже не обращал на меня внимания. Слетев на стол, он жадно клевал крошки хлеба. Вскоре к нему присоединилась еще одна серая птаха, влетевшая в окно.
— О, да вы тут всей семьей обосновались! Если вас много — мне не прокормить.
Я вытащил из чемодана электрический фонарик, сходил в кухню и отвернул водопроводный кран. Он засопел и выпустил струйку заржавленной воды. Я дождался, когда вода очистится, наполнил ею блюдечко и принес птахам. Но они пить не стали, ведь внизу был полноводный канал.
Я не стал разглядывать, в какое состояние пришли вещи, простоявшие две зимы в не отапливаемой квартире, а решил первым делом проверить тайник со шкатулкой. Меня тревожила судьба дневников. В четырех тетрадях были записи, которые я не решался возить с собой. Уезжая из Ленинграда в апреле 1942 года, я надумал спрятать их понадежней. Уложив дневники в железную шкатулку, я обернул ее клеенкой, снес в дровяной сарай, где хранился всякий хлам. Смерзшуюся землю пришлось долбить ломом. Я с трудом выкопал небольшую яму в правом углу сарая, уложил в нее шкатулку, присыпал землей и придавил большим камнем.
Позже я ругал себя: «Зря закопал, мог бы захватить с собой и отправить жене на Урал».
Взяв ломик, я спустился вниз, открыл сарай и направился в правый угол. Камень лежал на месте. А рядом стояла забытая мной лопата.
