— Отец, а если вместо дождя будет буря? Нужна эта буря мне, или вам, или, может, колхозу нужна?
Иоана сказала убежденно:
— Погибнут все сады в колхозе.
Заботы Аники были куда скромнее. Поглядев опасливо на свой садик, она сказала:
— Иким, и у нас есть несколько молодых саженцев. Ты ведь сам сажал их, поливал…
Иким молча встал, пошел в сад посмотреть саженцы. Все облегченно вздохнули — слава богу, наконец сдвинулся с места. Следили, как он хлопочет возле своих саженцев; были они щупленькие и жалкие — и листиков мало, и веточек мало, и земли было как-то мало для них.
Вернулся Иким огорченный. Угловатый, необтесанный лоб стал серым, землистым. Уселся на каменную глыбу и повторил коротко:
— Будет дождь.
— А если буря? — переспросил храбрый Михуцэ.
— Пусть будет буря, — неумолимо сказал Иким.
В эту минуту он стал для всех каким-то чужим, было и жалко и боязно его. Сам Иким, вероятно, тоже почувствовал свое одиночество и, может, для того, чтобы вернуть себе семью, а может, просто ради истины, сказал:
— А вы думаете, садам не нужны бури?
— Зачем они нужны? — поинтересовался Михуцэ.
Иким улыбнулся и, к великому удивлению всех, сказал тихим, ласковым голосом:
— Буря нужна для того, чтобы сады крепли. Она согнет их, попытается сломать, вырвать с корнем. А у деревьев, между прочим, тоже есть своя боль, своя память, свое соображение, и когда стихнут бури, они по ночам начнут сверлить землю корнями, уходя вглубь, чтобы выстоять на будущее…
— А если слабенькие деревья погибнут?
— Ну так что ж… На их место станут другие, покрепче. Так строится сад, и жизнь так строится.
В первый раз за этот день Иоана не улыбнулась. Сказала жалостливо, осенив себя крестным знамением:
— Какой жестокий, боже ты мой!..
— Он слишком стар, — сказала Марина.
— Третью ночь человек не спит, — попыталась оправдать его Аника.
— У него две контузии… — неизвестно зачем сказала Зина.
Только Михуцэ что-то долго медлил со своим мнением. Потом вздохнул:
— Это чистая правда, сестрички…
— Ты тоже за бурю?!
— Я за крепкий сад.
Он поднялся. Это была давнишняя мысль Михуцэ о жизни, только он ее не мог выразить. Теперь эта мысль ожила, у нее были кости, мясо, свое сердце. Михуцэ медленно пошел по своей тропинке и нес эту великую мысль, как несут маленького ребенка, а уж детей он умел носить — их у него был полон дом…
Тихо шепча, крестясь и подметая траву своей широкой цветастой юбкой, ушла Иоана. Никому не сказала «до свидания», никто не пожелал ей счастливого пути.
