Тогда школьная подружка обвинила их обоих, а потом исчезла. Грыз так и остался один. Начал писать, тоже неудачно. И вот сейчас приближался его звездный час.
Писатель подполз к обветшалому входу полуразрушенного, несмотря на отчаянный энтузиазм сотрудников, гнездовища культуры. Музей давно уже не финансировался из государственных источников.
— Издержки демократии! — упорствовал наивный фантаст, веривший в идеалы свободы и справедливости. Постоянное пребывание в мире фантастических иллюзий до сегодняшнего дня помогало ему закрывать глаза на суровые реалии жизни.
Грыз заторопился. Он стремительно приближался к залу заседаний, влекомый зовом радужных надежд.
Сейчас! Сейчас прозвучат одобрительные слова братьев по разуму, сейчас его произведение поймут и достойно оценят. Дракон даже готов был спокойно и снисходительно выслушать два-три критических комментария, заранее подготовив остроумные ответы на все, казалось бы, возможные замечания.
— Главное — держаться достойно, без суеты, — внушал он себе, торжественно протискиваясь под темные узкие своды. Сейчас все окончательно решится!
Оказалось, что к самому страшному Грыз все же готов не был. Преодолев невысокий порожек, фантаст протиснулся внутрь, заранее приоткрыв пасть в приветливой улыбке, и замер в оцепенении. Зал заседаний был абсолютно пуст. Лишь на задней лежанке в проеме ниши две старушки, работницы музея, оживленно обсуждали преимущества традиционных вязаных вручную крючком ушных салфеточек для защиты от избыточной радиации перед современными плетеными фабричными изделиями.
— И здесь двойной столбик надежней будет! — донеслось до потрясенного писателя. — А потом еще и каемочку можно сделать.
На встречу никто не пришел!? — последняя капля кипящей магмы надломила хрупкую психику творческой личности.
(Чтобы избежать возможных недоразумений и упреков в адрес неблагодарных любителей фантастики, надо отметить, что в порыве страстей Грыз просто перепутал дату очередного заседания, которое должно было состояться ровно через неделю).
Сломленный ударом судьбы, писатель рухнул на заботливо отполированные острые сталагмиты актового зала, чувствительно повредив несколько брюшных пластинок. Он был раздавлен, уничтожен. Даже физическая боль не смогла отвлечь несчастного от душевных мук. Хрупкое душевное равновесие пошатнулось, и жизнь показалась невыносимой. Выход Грыз видел только один — самоубийство!
Мания величия и комплекс неполноценности боролись в безумном сознании, словно иллюстрируя диалектический тезис о единстве и борьбе противоположностей. Комплекс неполноценности настаивал на скромном прощании с докучливым бытием, мания величия требовала обставить уход поэффектнее.
