— О какой статуе вы говорите?
Гейбриел не выдержал и рассмеялся. Как ей это удавалось? Ведь еще мгновение назад он ужасно злился на нее.
— Это была ваша идея?
— Вы считаете меня самовлюбленной самкой? — Мадлен посмотрела на Гейбриела из-под полуопущенных ресниц. — Хотя я действительно посоветовала леди Афродите подвинуть ее ближе к входу. — Улыбка на губах Мадлен стала шире, а потом с них сорвался смех.
— Ой… — Ее веселость мигом улетучилась, и она прижала руку к животу.
Прежде чем она успела запротестовать, Гейбриел подхватил ее на руки.
— Я отнесу вас в постель.
— Вас поразила моя поза, да? А вот мне показалось, что выражение лица еще ни о чем не свидетельствует.
— У вас на все найдется язвительный ответ?
— Конечно. — Мадлен немного расслабилась, прижавшись щекой к груди Гейбриела. — Наверное, после всех этих разговоров о независимости я должна была воспротивиться подобному обращению. Но мне действительно было страшно думать о том, что придется добираться до спальни самой.
Гейбриел медленно дышал ртом, стараясь не обращать внимания на легкий аромат ванили, исходящий от волос Мадлен. И если он и прижал ее к себе немного сильнее, когда поднимался по лестнице, то лишь для того, чтобы не разбередить рану, а вовсе не из желания ощутить прикосновение шелковистых волос к своей коже.
Лучам полуденного солнца не удалось сделать темно-зеленые обои и ореховые панели спальни Мадлен менее гнетущими. Гейбриел положил женщину на край кровати. Теперь, когда ее жизни ничто не угрожало, трудно было оставить без внимания реакцию своего тела на нее.
— Позвольте я осмотрю шов. — Собственный голос показался Гейбриелу ужасно скрипучим.
— Вы готовы на все, чтобы увидеть меня обнаженной, не так ли? — Мадлен поморщилась. — Я делаю это бездумно. Все превращаю в намек. Слова по привычке формируются в фразы. Слава Богу, что мне не довелось встретиться с папой римским. Шок наверняка убил бы его.
За насмешливостью Мадлен скрывалось одиночество, и внезапно Гейбриела накрыло непреодолимое желание приласкать ее.
— Вы не хотите, чтобы я видел вашу наготу.
Мадлен еле заметно дернулась, и ее глаза расширились.
— Это не имеет значения. Дело в том, что я сказала бы то же самое кому угодно.
— И признались бы потом в этом?
Вздохнув, Мадлен закрыла глаза.
— Мне не нужна еще и головная боль. Просто разденьте меня.
Мысль о том, чтобы снять с Мадлен одежду для дела, показалась Гейбриелу менее тревожащей, чем мысль о том, что она разденется для него. Поэтому он начал расстегивать халат, легонько касаясь пальцами прохладных круглых пуговиц и мягкой ткани. Но даже на расстоянии от кожи Мадлен исходило манящее тепло. Гейбриел мысленно выругался, когда его пальцы задрожали.
