— Ты не можешь взять его с собой, Дуглас, — тревожно сказала Маргарет. — Это было бы то же самое, если бы ты повесил на шею табличку с надписью: «Здесь стоит барабанщик принца Чарли!»
Дуглас упрямо сжал губы:
— Я не расстанусь с Золотым барабаном, даже если ты просишь. Этот барабан — мой талисман, а также символ тех, кто еще поддерживает дело Стюартов. Многих уже нет среди нас, я знаю это, но я найду оставшихся. Ты не обращаешь внимания на слова, которые я сказал!
— Нет! Ах, нет! — пальцы Маргарет соскользнули с поверхности барабана и захватили перекрещенные золотые ленты. — Не делай этого, умоляю. Я боюсь за тебя. Я люблю тебя, Дуглас!
— Мы оба еще очень молоды, чтобы говорить о любви, — сказал он, сдерживая свое волнение, — он знал, что идет навстречу опасности. — Разреши мне пойти вместе с барабаном, Маргарет.
Она кивнула головой и сцепила пальцы. Дверь отворилась, Дуглас взял барабан из ее рук и шагнул из укрытия.
— Ты больше беспокоишься об этом дурацком, дурацком барабане, чем обо мне! — Маргарет неудержимо заплакала, стуча кулачками по тому месту, где недавно сидел Дуглас.
Он обернулся и сказал:
— Нет, ты не права, я докажу это.
Она видела, что его губы двигались, но не слышала произнесенных им слов из-за собственных неудержимых всхлипываний, наполнивших ее глаза слезами. Гнев и отчаяние душили ее.
Февраль, 7—12, 1993
Когда Мегги Росс проснулась, она помнила все.
— Это как раз то, что я слышала от этого странного пожилого мужчины, — пробормотала она и села на край кровати, потерянная и жалкая, обхватив голову руками. Ее подушка была мокрой от слез. Это из-за того, что она во сне пережила все, что случилось с этой девочкой — как ее зовут? Маргарет! Мегги затрепетала: это ее собственное имя, она — тоже Маргарет, хотя никто никогда не называл ее так.
Мегги приняла душ, оделась и позавтракала прямо в комнате, взяв из холодильника апельсиновый сок и холодные кукурузные хлопья. Во время завтрака она попыталась удержать себя от мыслей о Золотом барабане. Нужно перестать думать, забыть все, что она до этого уже узнала! Барабан был плохим, служил дурным предзнаменованием, как стало ясно из ее сновидений последней ночи. То, что сон той ночи окончился по-хорошему, все это ерунда, навязчивая идея. Может, Джон Форчун был и прав насчет того, что если заставить себя запоминать сны, то они запоминаются после пробуждения. К сожалению, о некоторых лучше ничего не знать. «Если я скажу себе, что ничего не буду помнить, тогда и не буду. Итак, что мне предпринять. Я не хочу видеть Джона Форчуна снова. Я просто не поеду туда к нему. Довольно, хватит!»
