Но теперь она была здесь! В его зоне. И могла смотреть на него сколько душе угодно. Он показался ей незнакомым в тесной рубашке официанта, с короткими волосами, прореженными сединой. Она зажмурилась от болезненного желания почувствовать прикосновение этих смуглых рук с длинными тонкими пальцами.
— Хлеба! — сказала мать. — Без хлеба нельзя!
Он выходил из кухни, неся в поднятой руке поднос, нагруженный дымящимся мясом. Она ничего не могла прочитать на его спокойном лице, кроме сосредоточенности на том, чтобы перенести еду с одного на другой конец зала. Стол, который он обслуживал, судя по всему, какое-то мещанское семейное торжество — шесть разряженных женщин и их лысеющих мужей — даже не обратили на него внимания. Как она ненавидела этот комфортный провинциальный ресторан и все места, «где можно хорошо поесть», это гнездо гастрономии, загородное место отдыха, полное множества ртов, серьезно пережевывавших пищу, будто занимаются каким-то важным делом, этих солидных отцов местечковых семейств, их почтенных супруг, пытающихся скрыть под складками широких платьев толстый слой жира — всех их, не подозревающих, откуда этот официант, что их обслуживает, и какую вину он искупает в этой переоборудованной конюшне местной сельской знати, с бутафорскими канделябрами и стилизованными зеркалами массового производства с итальянских фабрик… У них есть горы, чтобы таскать свои толстые задницы вверх по тропинкам, река, чтобы мыть машины по выходным, лес, чтобы собирать грибы, Замок, чтобы не потерять ощущения своего славного прошлого; теперь они отняли у нее и его и поставили прислуживать себе, не зная его ценности, совсем как деревенские дети, случайно получившие дорогую и слишком хрупкую игрушку, с которой не умеют играть.
— Хлеба! — повторила мать. — Ты опять не взяла хлеба…
Ребенок держал в сжатых губах хлебный мякиш, не моргая глядя на гостью за столом.
— Какая милая! — сказала она с отвращением. — Сколько ей лет?
— Девять, — ответила мать.
— Кого ты больше любишь? — спросила она нервно. — Маму или папу?
Ребенок недоверчиво молчал.
— Скажи: обоих, — подсказал отец.
— Обоих.
— В какой класс ты ходишь?
— В третий, — гордо сказала мать.
Она не решалась поднять глаз, но почувствовала, что он уже стоит, склонившись над ней, и ждет.
— Я не знаю… — пробормотала она, боясь, что вдруг завоет. — Правда не знаю…
Костяшки его пальцев, вытянутых на скатерти сделали бессмысленное движение. «Пусть только дотронется до меня!»
