На самом деле его отчизна превратилась к тому времени в натоптанный тракт, связывающий необъятную Российскую империю с Западом и Востоком. А раз натопталась дорога, путники не заставили себя ждать. Не зря сказано: «Был бы мед, а мухи будут». За военными пожаловали дипломаты, за дипломатами поэты, за поэтами — купцы, за купцами — любопытствующие, а за любопытствующими — искатели легких денег и приключений, и потянулись кареты, коляски, тарантасы, телеги и дроги… Природа далеко не всех наделила умением видеть, в особенности же видеть невидимое (к примеру, стыд или гнев), эта способность зависит от душевных свойств. Большинство приезжих оставались в плену схваченных краем уха легенд, анекдотов и сплетен и вовсе не интересовались, насколько соответствует истине то, что говорят на почтовых станциях, постоялых дворах или в духанах злоязычные духанщики или недалекие чиновники новой власти. Во всяком случае, даже самым чутким не пришло в голову заглянуть в душу обманутого, как мальчишка, старого царя; выяснить причину сумасшествия (или превращения в поэта) Досифея Некресского. Для них и тут была Россия, разве что к аборигенам приходилось обращаться, калеча для понятности русский язык: «Сабак, сабак, нет кусай». И, собственно говоря, их не в чем упрекнуть. Такова была действительность. А являлась ли она плодом исторических закономерностей, национальной дури или же обыкновенного предательства, это мало интересовало как странствующих поэтов, так и путешествующих дипломатов. Каждый разглядывал обретенные земли, «дикий край», который Господь выронил из своего подола, через подзорную трубу, очки или же монокль и подобно назначенному в Тбилиси французскому консулу — Жаку Франсуа Гамбе — первым делом заносил в дорожный дневник реестр тех товаров, продуктов или изделий, вывоз коих обещал наибольшую прибыль как лично ему, так и его стране… Что ж, раздача вещей и одежды, оставшихся от умершего, издавна приняты в этом мире — к чему отказываться от разумного обычая… Конечно, попадались среди путешествующих и такие, кто проявлял живой интерес к истории и обычаям несчастной страны; некоторые наивно полагали (и старались убедить в том других), что «грузины — самый красивый народ не только на Востоке, но и во всем мире». Что же до знаменитого писателя господина Дюма, то он чуть не вывалился из тарантаса, настолько восхитил его «божественный облик» пастуха на склоне горы — в изорванной чохе, с посохом в руках, тот, казалось, «опоздал взойти на Олимп» и, погруженный в свои мысли, может статься, вовсе не замечал ползущих где-то внизу, у его ног, тарантасов, колясок, дрог и телег…
