Свет включать в своем номере Ксюша не стала, щелкнула только выключателем в душевой.
— Ты, Костя, уже купался — теперь я буду. Я быстро!.. Отвернись.
Раздевалась она просто молниеносно — вот уже и зашлепала босыми ногами в душевую.
— Ой-ой! — взвизгнула от холодной воды.
Дверь в душевой она не закрыла, льющийся оттуда свет вырвал из тьмы для меня, обернувшегося, брошенные в кресло брюки, свитер, колготки, белые плавки и маленький кружевной бюстгальтер. Я присел на кровать, любуясь этим натюрмортом. (О, где ты, художник, способный передать волнующую прелесть этих небрежно брошенных, но так удачно расположившихся женских вещей!)
Ксюша фыркала под душем и бодренько поскуливала без слов что-то из битловского репертуара.
Я ухмыльнулся, потянулся самодовольно и стал раздеваться: а чего время-то терять?..
Чуть погодя в дверь кто-то вкрадчиво постучал. Ксюша из-за шума водяных струй стука не слышала. А я решил отмолчаться: время позднее, добрые люди спят давно. Еще, помнится, подумал: «Неужто молодой «Гонкур» до сих пор шарахается?»
Я молчал, а стучавший, услышав, видно, шум льющейся воды и Ксюшино пение, осторожно отворил дверь. «Да как же я, болван, забыл запереть ее на ключ!» И по-хозяйски вошел в номер. «Что это за наглец!»
Сашу Аристова я встретил в одних трусах, едва успел прикрыть дверь душевой, где нагая Ксюша чирикала под тугими отвесными струями.
Момент был далеко не из приятных.
Мы с Сашей молча глядели друг на друга. Он был в том же барском халате, в руке держал бутылку токайского.
— Поздно уже, — выдавил я наконец. — Оставь на завтра.
— Да… вижу… поздно… — отозвался Саша.
Ксюша в этот момент выключила душ.
— Ладно. Спокойной ночи! — повернулся Саша и вышел.
Я запер за ним дверь на ключ, бормоча, как и он недавно: «Странный какой-то визит…»
И тут из душевой выскочила Ксюша, совершенно голая, даже полотенцем забыла прикрыться.
— Это Сашка был, Сашка? — затормошила меня, мокрая и взволнованная.
Я молча глядел на нее. Молча и восторженно.
— Это был Сашка, да?!
Я кивнул, не в силах слова произнести.
Ненавистью сверкнули глаза Ксюши, ненавистью ко мне. Теперь она уже была совсем не пьяна.
— А ты-то, ты!.. Тебя кто просил раздеваться?.. Вот гад: пьеску уже любовную сочинил, как мы с тобой… Да?.. Только уж куда тебе! Что ты вообще в любви понимаешь?..
Выкрикивая это, Ксюша лихорадочно одевалась, натягивала джинсы, для ускорения пропустив не только колготки, но и плавки. Голыми плечами нырнула в грубовязаный свитерок. Оттолкнув меня, бросилась к закрытой двери, ударилась в нее, как птаха в стекло, потом, поворачивая ключ, обернулась ко мне в гневе:
