Ксюша на моих «врачей» тоже клюнула:
— Костенька, бедненький, головка у него болит… — погладила меня по еще влажным после душа волосам. — А я тебя полечу! — чмокнула в щеку и засмеялась.
Это и развязало мне руки: не я же первый целоваться начал! Крепко обнял Ксюшу, прижал ее к себе, гибкую, щупленькую, забормотал, целуя пока в шею:
— Хорошо все-таки, что я приехал… А я ведь не хотел, с драматургией решил завязывать…
Ксюша вдруг смеяться начала. Прямо-таки заливается!
Я почувствовал себя уязвленным.
— Ты чего, а?.. Опьянела?
— Ага, опьянела! Ух, как здорово!.. И усы у тебя щекотные!.. А чего это ты, Костя, с драматургией так круто? Она, конечно, девка строптивая, не каждому дается!.. — и вновь залилась смехом Ксюша.
А мне к месту вспомнилось: «На ложе страсти смех всегда помеха: губитель он любовного успеха». Это, понятно, не Овидий — далеко моим блеклым строчкам до блистательных назоновых: труба пониже и дым пожиже!.. — но истина, видать, и в них есть, ведь после смеха Ксюша вдруг предложила:
— А пойдем Сашку Аристова проверим!.. Дрыхнет, наверно, сурок!
Я сделал вид, что не услышал, протянул дорожку быстрых и жарких поцелуев к маленькому розовому уху Ксюши, но она отстранилась.
— Ну, погоди, Костя, погоди!.. Мне Сашке надо два слова… Надо, понимаешь?..
— Спит ведь человек.
— Пусть! Разбудим! У него бутылка токайского в заначке…
Был бы я трезв и по-настоящему силой воли обладал, никуда бы мы, конечно, не пошли…
Саша Аристов отворил нам дверь в черном атласном халате с кистями, в распахе которого непорочно белела майка. Не удивился вовсе. По крайней мере, в его глубоких добрых глазах изумление не промелькнуло. Зато мы с Ксюшей бурно удивились, что он еще не спит.
— Мысли пошли… — объяснил Саша. — Записываю…
— Классик ты наш! Солнце русской словесности! — рассмеялась Ксюша, забираясь с ногами на кровать. — Ветеран умственного труда!
— Странный какой-то визит… — пробормотал Саша, доставая из тумбочки вино. — Без бутылки, как говорят в массах, не понять… Только у меня всего два стакана…
— А я из горлышка буду! — еще звонче засмеялась Ксюша, потом вдруг нахмурилась. — И вовсе пить не стану с тобой, ни капельки!.. Пойдем, Костя, — она вскочила с кровати и потянула меня за руку. — Скука тут смертная!
— Ты чего?.. Нельзя же так… — залопотал я.
— Ну и оставайся!.. Я пойду! — она направилась к двери.
— Прости, Саша, сам понимаешь… — неловко похлопал я его по плечу, ровным счетом ничего не понимая. Спиной видел и слышал, как теребит Саша мягкую кучерявую бородку, бормоча: «Странный какой-то визит…»
