— Продолжай читать, девочка. Невозможно прочесть все. Самосовершенствование — вот путь большевика.
— Хлебные пайки все урезаются. Вы видели очереди? Все жалуются, начиная от капиталистов, которые приходят обедать у папá, и заканчивая товарищами на заводах. Что-то должно произойти?
Мендель покачал головой.
— Однажды — да, произойдет, но не сейчас. В России до сих пор не сформирован настоящий рабочий класс, без которого революция невозможна. Сомневаюсь, что мы станем этому свидетелями. Как можно перепрыгнуть стадии развития по Марксу?
Такого не может быть, Сашенька. Невозможно.
— Конечно, но…
— Даже сам Ленин не уверен.
— Вы получаете от него письма? Мендель кивнул.
— Я рассказал ему о воспитаннице Смольного по кличке Песец. Как родители?
Она собралась с духом. «Вот оно», — подумал Мендель.
— Товарищ Мендель, — проговорила Сашенька. — Вчера меня арестовали, и я всю ночь провела в «Крестах».
Мендель похромал к плите, взял грязную ложку и, не вынув сигарету изо рта, склонился над щами.
— Мой первый арест, дядя Мендель!
Он вспомнил, как его впервые арестовали двадцать лет назад, вспомнил ужас своего отца, вспомнил, как сам был горд, завоевав такую честь.
— Поздравляю, — ответил он. — Ты становишься настоящей революционеркой. О тебе в камере позаботились наши товарищи?
— Мне помогла товарищ Наташа. Не знала, что вы женаты.
«Временами, — размышлял он, глотая колбасу, которую нашел на сковородке, — Сашенька ведет себя как обычная гимназистка».
— Я женат на партии. Товарищей арестовывают каждый день, но редко кого выпускают на следующее утро.
— Тут вот какое дело…
— Продолжай, — велел он, прислонившись к печи — фокус старого ссыльного, чтобы не так ощущать полярную зиму.
— Меня несколько часов допрашивал ротмистр Петр Саган.
— Саган? — Мендель знал, что Саган — офицер охранки, цель которого — уничтожение партии. Он вернулся к маленькому столику, волоча тяжелый сапог.
Когда он сел, стол скрипнул. Он сосредоточился и не сводил с Сашеньки взгляда. — Кажется, я слышал эту фамилию. И что Саган?
— Он старался завербовать меня, но, дядя Мендель, — произнесла она, присаживаясь к нему за стол и беря за руку, вновь становясь девочкой из Смольного института, — он гордится своей гуманностью. Он, скорее, буржуазный либерал. Я знаю, что я новичок, просто хочу сообщить вам и Петроградскому комитету, что он, кажется, стремится быть моим другом. Я, естественно, не делала ему никаких авансов. Но в конце разговора он сказал, что хотел бы со мною встретиться и продолжить нашу беседу…
