Старый беззубый фотограф с совиными глазами, в коричневом костюме и галстуке-бабочке поставил ее перед треногой, на которой громоздилась огромная фотокамера, напоминающая гармошку. Он скрылся под куском материи и приглушенным голосом выкрикнул:
— Анфас. Профиль. Барышня из Смольного с богатеньким папочкой, да? Долго вы тут не пробудете. Я был одним из лучших фотографов в Питере. Я и семейные портреты делаю, если угодно замолвить за меня словечко папе… Готово!
Сашенька поняла, что ее арест вписан в анналы истории, — она широко улыбнулась, и ее улыбка придала смелости и без того словоохотливому фотографу.
— Какая улыбка! Какая грация! Большинству из тех ничтожеств, которые сюда попадают, плевать на то, как они выглядят, но вы на фото будете выглядеть превосходно. Это я вам обещаю.
Потом чахоточного вида надзиратель немногим старше Сашеньки препроводил ее в камеру. Едва Сашенька переступила порог, из ниоткуда возник какой-то служака в серой форме с поясом.
— Молодец, парень. Дальше я сам.
Сашенька была разочарована: она хотела, чтобы к ней относились серьезнее, как к работнице или крестьянке. Однако в ней заговорила воспитанница Смольного, когда он деликатно прикоснулся к ее руке.
Вокруг нее в холодных каменных стенах эхом разносились крики, бормотание, лязганье ключей, хлопанье дверей и скрежет открываемых замков.
Кто-то вопил: «Фараоны чертовы! Долой царя! Вы все немецкие шпионы!»
Но старший надзиратель, хлыщ, взявший на себя дальнейшую заботу об арестованной, не обращал на это ни малейшего внимания. Он держал Сашеньку за руку и говорил, захлебываясь от волнения:
— Здесь уже было несколько студентов и гимназистов, но воспитанница Смольного — впервые. Что ж, я уважаю «политических». Уголовщину не уважаю, полное ничтожество. Но «политические» — люди образованные, с ними работать одно удовольствие. Вас это, должно быть, удивит, но я не такой, как другие надзиратели. Я книжки читаю, даже читал кое-что из ваших Маркса и Плеханова. Честное благородное слово! И вот что еще: имею слабость к швейцарскому шоколаду и одеколону «Брокар». У меня тонкий нюх: видите мой нос? — Он раздул свои маленькие ноздри, и Сашенька послушно взглянула. — У меня нюх эстета, а я застрял в этой дыре. Вы не родственница барону Цейтлину?.. Вот мы и пришли! Уж вы постарайтесь, чтоб он запомнил мою фамилию — Волков, вахмистр Волков.
— Непременно, вахмистр Волков, — ответила Сашенька, которую тошнило от удушающего аромата лавандового одеколона.
