Вдруг в один из критических моментов меня осенила мысль: „Звук, более сильный звук, может успешно гасить более слабый“. В выстреле — мое спасение, он, и только он спасет меня от страшных мучений, и вот, когда волна стала опускаться вниз и наступила огромная потребность освободиться от скопившихся газов, я не своим голосом закричал: „Летят“, — и, приподняв вверх стволы, нажал на спусковой крючок на ружье. Прогремел дуплет, но ружейный выстрел погасил „выстрел“, произведенный моим организмом, и сразу наступило незначительное облегчение. Зоя с закрытыми глазами сидела на дне лодки, закрыв пальцами еще и уши. Она медленно подняла голову и спросила: „Ну как, что убил, Коля?“ — „Нет, Зоенька, промазал, уж больно неожиданно они появились“. Пилька, это умнейшее создание природы, при выстреле вскочила, прислушалась, а затем, будто понимая, что выстрел произведен просто в воздух, снова улеглась на свое место. Мне даже как-то неловко стало перед ней. Охотничьи собаки, они не только видят, чуют носом, но и внутренне интуитивно ощущают, где, когда и что надо делать. Они видят, как и куда падает убитая дичь, слышат удар о воду или камыш при падении, безошибочно определяют точное направление поиска и находят. На сей раз Пилька ничего не определила и поэтому спокойно улеглась на свое место. Я дозарядил ружье. Итак, найден выход, казалось мне, я обрел уверенность и решил продемонстрировать свое изобретение еще раз. Вначале созрело решение подстрелить болотного луня. Сказав об этом Зое, я стал ждать, когда лунь подлетит на расстояние выстрела. Лунь же, как нарочно, парил где-то вдали и не подлетал. Для того, чтобы отвлечь Зою от принятого мною решения, я стал рассказывать ей, какой вред фауне приносит болотный лунь. Однако заряженный генератор продолжал выделять газы, новая волна снова стала давить на живот и подступать под сердце. И когда боль стала невыносимой, я снова произвел дуплет. Пилька вскочила, постояла у края лодки, прислушалась и улеглась на свое место. В оправдание я стал говорить Зое, что лунь был далеко и поэтому дробь не достала его. Так, придумывая все, что только можно придумать, я бездарно уничтожал боеприпасы дяди Вани. Пилька значительно раньше Зои разгадала бессмысленность моей стрельбы, перестала реагировать на выстрелы. Она улеглась и, прикрыв глаза, мирно дремала в ожидании настоящей охоты. Неплохо усвоив указанный способ разгрузки брюшины от избытков скопившихся газов, я тешил себя надеждой, что выделение газов должно скоро прекратиться. Но организм все больше и больше продолжал выделять, и поэтому я невольно прибегал к указанному способу. Но и здесь меня подстерегала новая неудача. При одной из таких разрядок ружье дало осечку, и тогда прозвучал только один „выстрел“, который не был заглушен ударом курка о боек. Я обмер. Наступила мучительная тишина, перешедшая в неловкое безмолвие. Горло сдавило, я почти не дышал, звенело в ушах, четко прослушивались писк комара и удары моего сердца. И тут только я вспомнил слова дяди Вани: „Женщина никогда не приносила удачу на охоте“. Я готов был провалиться сквозь лодку, воду и землю, дабы избавиться от такого кошмарно-нелепого положения. Зоя, моя прекрасная Зоя, ощутив такую нелепую обстановку и желая как-то мне помочь, тихонько спросила: „Коля, а почему же ружье не стрельнуло?“ „Какой черт не стрельнуло, — хотелось мне сказать, — ведь ты же прекрасно все слышала“. Но я молчал и не находил слов хоть что-то ей ответить. Прошло еще несколько минут, и я снова услышал тихий, вкрадчивый голос Зои. Она, как бы извиняясь, тихонько сказала: „Коля, может быть, на сегодня хватит охотиться?“ Я молчал. Она подождала немного и говорит:
