Но к счастью, она задела верную струну.
— Я рад, что вы так к этому относитесь, — заметил старик Мак-Крейг. — То, что сейчас происходит в Шотландии, — это величайшая несправедливость, предательство по отношению к нашему собственному народу. Те, кто совершает подобные преступления, должны быть сурово наказаны!
Он произнес эти слова с таким жаром, что они эхом отозвались под высокими сводами столовой.
Затем еще в течение почти четверти часа старый горец с сочувствием описывал страдания и лишения простых шотландцев, которых в буквальном смысле слова отрывают от родной почвы и насильственно переселяют в Канаду и другие столь же отдаленные страны, где никто, увы, их не ждет.
— Признаться, я не ожидал встретить такое горячее сочувствие и понимание у англичанки, — в заключение добавил старик. — Очевидно, ваш муж, будучи представителем славного рода Мак-Крейгов, сумел помочь вам понять всю чудовищность и несправедливость того, что происходит сейчас на севере.
Он подмигнул внучатому племяннику, и ленч закончился в приятной и доброжелательной обстановке.
Карета герцога Рейвенстоунского доставила старого Мак-Крейга, а также Алистера и Шимону к палате общин. Тотчас по прибытии их провели на галерею для посетителей.
Там молодые люди просидели больше часа, после чего им сообщили, что старик Мак-Крейг закончил свои переговоры с премьер-министром.
Вновь встретившись с Мак-Крейгом, Алистер и Шимона обратили внимание, что старый горец пребывает в весьма дурном настроении. Причиной тому, как оказалось, была нерешительность и слабость достопочтенного Генри Аддингтона, сменившего на посту премьер-министра блистательного Уильяма Питта.
Нынешний премьер был не способен самостоятельно принять ни одного решения. Более того, он оказался совершенно не готовым одобрить радикальные реформы, в защиту которых выступал старый Мак-Крейг.
Однако пока все трое возвращались на Беркли-сквер, Шимоне каким-то образом удалось успокоить старого джентльмена и вновь привести его в хорошее расположение духа, в коем он и пребывал до тех пор, пока не подошло время переодеваться к обеду.
Спальня, которую отвели Шимоне в Рейвенстоун-Хаусе, была, по мнению девушки, не менее великолепна, чем комнаты, расположенные в нижнем этаже дома.
От матери Шимона унаследовала любовь к красивой мебели и не смогла сдержать восторженного возгласа при виде французских комодов в отведенной ей спальне. До этого, когда она проходила через гостиную, ее внимание привлекли позолоченные столики времен Карла II, украшенные изысканной резьбой. Они стоили того, чтобы при случае полюбоваться ими и рассмотреть повнимательнее.
