Лейтенант Сергей Скарятин, который положил заряженный пистолет на бочку с порохом, за проявленный героизм был награжден капитан-лейтенантским чином и Владимиром 4-й степени, и, как все остальные офицеры, пистолетом в родовой герб.
По другой версии, Скарятин весь бой просидел в крюйт-камере со взведенным пистолетом в руке, чтобы по команде Казарского взорвать бриг. Однако, учитывая, что офицеров на «Меркурии» было всего ничего, вряд ли Казарский стал бы отсылать в крюйт-камеру в столь тяжелейшем бою одного из двух своих лейтенантов. Скорее всего, взорвать бриг должен был последний из оставшихся в живых офицеров.
До конца войны Скарятин успел еще повоевать под Василиском, Агатополем и Инадой на фрегате «Поспешный». Окончание войны Скарятин встретил уже командиром корвета «Ольга» в дозоре у Месемврии. Затем в течение долгих лет Скарятин непрерывно командовал различными судами Черноморского флота, плавал в Эгейском и Средиземном морях. В 1841 году за 18 морских кампаний стал георгиевским кавалером. В следующем 1842 году бывший лейтенант «Меркурия» был уволен в отставку с чином капитана 1-го ранга. О последующих годах Скарятина нам ничего не известно, кроме того, что он умер до 1869 года. Не сделав особой карьеры, Скарятин остался в памяти современников как настоящий моряк и прекрасный командир.
Третьим офицером брига был мичман Дмитрий Петрович Притупов. Мичмана Притупова историки и писатели, пишущие на тему «Меркурия», традиционно не любят. Все почему-то характеризуют его как барина, причем на том лишь основании, что он, как мичман, не имея права на казенного денщика, имел на судне крепостного. Но не следует мерить нормы поведения начала XIX века нормами сегодняшнего дня. Если в то время возможности семьи Притуповых позволяли содержать слугу при сыне, и это официально разрешалось, то почему бы такого человека не иметь? Наличие личного слуги говорит лишь о том, что помещики Притуповы была если не богаты, то и не совсем бедны, а потому родители, волнуясь за сына, приставили к нему дядьку-опекуна. Такой же дядька, кстати, был и у пушкинского Гринева в «Капитанской дочке», так что ничего сверхъестественного в наличии собственной прислуги при офицере даже небольшого чина не было. Больше никаких фактов относительно особого «барства» меркурьевского мичмана никто нигде не приводил, а потому будем считать, что барство Притупова — это всего лишь плод фантазии историков периода 40—70-х годов XX века. Возможно, что таким образом они старались подчеркнуть «народное» происхождение Казарского.
