— Бесполезно связывать узлом брови, любимейший мой демон, — резко отвечала Илзи. — Это не производит на меня совершенно никакого впечатления. Я просто не могла спокойно смотреть на этот портрет. И Стоувпайптаун тут явно присутствует на заднем плане.
— То, что сделала ты, тоже в духе Стоувпайптауна.
— Что ж, Перри на это напрашивался. До чего самодовольная ухмылка! «Смотрите на Меня. Я в Центре Внимания Общества». Никогда еще не получала такого удовольствия, как в тот момент, когда поворачивал острие твоих ножниц в этих тщеславных очах. Если бы я продолжала смотреть в них еще хотя бы две секунды, мне пришлось бы запрокинуть голову и завыть. О, до чего я ненавижу Перри Миллера! Раздувается от важности как индюк!
— Кажется, ты говорила мне, что любишь его, — сказала Эмили довольно резко.
— Это одно и то же, — уныло вздохнула Илзи. — Эмили, почему я не могу выбросить из головы это существо? Выбросить из сердца — звучит слишком по-викториански. У меня совсем нет сердца. Я не люблю Перри… я его ненавижу. Но я не могу перестать думать о нем. Это просто навязчивая мысль. Ох, мне хочется повыть на луну! Но на самом деле я высверлила ему глаза твоими ножницами потому, что он сделался либералом, хотя был рожден консерватором и воспитан как консерватор.
— Ты сама сторонница Консервативной партии.
— Да, но это не имеет значения. Терпеть не могу перебежчиков. Я так и не простила Генриха IV[43] за то, что он перешел в католицизм. Не потому, что он до этого был протестантом, но просто потому, что он оказался перебежчиком. Я была бы так же неумолима, если бы он был католиком, а потом стал протестантом. Перри изменил свои политические взгляды только ради того, чтобы сделаться деловым партнером Леонарда Эбела. Вот он, Стоувпайптаун. О, Перри еще станет судьей Миллером и будет богат, как еж иголками… но… Я хотела бы, чтобы у него была сотня глаз и я могла бы все их высверлить твоими ножницами. Это один из моментов, когда я чувствую, что было бы неплохо иметь задушевной подругой Лукрецию Борджиа[44].
— Которая была положительной и довольно глупой женщиной, любимой всеми за ее добрые дела.
— О, я знаю, современные обелители намерены лишить историю всего, что в ней есть живописного. Но это не важно, я буду держаться моей веры в Лукрецию и Вильгельма Телля[45]. Убери эту фотографию с глаз долой. Пожалуйста, Эмили.
Эмили бросила изуродованную фотографию в ящик письменного стола. Ее недолгий гнев остыл. Она поняла… по меньшей мере то, почему глаза были выколоты. Понять, как может Илзи столь сильно и неизменно любить Перри Миллера, было труднее. А еще в сердце Эмили была легкая жалость… снисходительная жалость к Илзи, которая так горячо любила мужчину, который даже не думал о ней.
