— Так что я вполне могу уехать, — сказал Дин, ожидая, что эта утонченная, высокая, стройная девушка скажет здесь, в старом саду, что ей будет его ужасно не хватать. Она говорила это каждый год перед его осенним отъездом, но на этот раз не сказала. Она чувствовала, что у нее не хватает на это смелости.
И опять же… почему?
Дин смотрел на нее, и в его глазах, которым он по своему желанию мог придать нежное, печальное или страстное выражение, были теперь и нежность, и печаль, и страсть. Он должен услышать, как она скажет, что ей будет его не хватать. Ведь настоящей причиной его отъезда в эту зиму было именно желание заставить ее осознать, как сильно ей будет не хватать его.
Заставить ее почувствовать, что она не может жить без него.
— Тебе будет не хватать меня, Эмили?
— Разумеется, — отвечала Эмили беспечно, слишком беспечно, хотя в прежние годы говорила на эту тему очень искренне и серьезно. Такая перемена не вызвала у Дина сожалений. Однако он не мог догадаться, что именно скрывается за этой беспечностью. Возможно, Эмили почувствовала, заподозрила то, что он годами пытался скрывать и подавлять как ужасное безумие. И что же? О чем свидетельствовала эта беспечность, которой не было прежде? Может быть, Эмили не хотела, чтобы признание в том, что ей будет его не хватать, прозвучало слишком подчеркнуто? Или это было всего лишь инстинктивное желание женщины уклониться от разговора на тему, вызывающую слишком много чувств?
— Здесь будет совершенно ужасно этой зимой без вас, без Тедди, без Илзи. Так что единственный выход для меня — постараться не думать об этом, — продолжила Эмили. — Прошлой зимой было тяжело. А в эту зиму, мне почему-то кажется, будет еще хуже. Но у меня будет моя работа.
— Ах да, твоя работа, — небрежно согласился Дин снисходительным, немного насмешливым тоном. Только таким тоном он в последнее время говорил о ее «работе» — словно его очень забавляло то, что она называет свою милую, пустую писанину «работой». Что ж, очаровательному ребенку следует потакать! Он не мог бы выразить эту мысль более ясно даже словами. Каждый такой его намек был для чувствительной души Эмили как удар кнута. И сразу же ее работа и честолюбивые мечты становились, по меньшей мере на миг, такими ребяческими и неважными, какими считал их он. Она не могла придерживаться собственных убеждений, если они противоречили его убеждениям. Он, должно быть, знает. Он так умен, так хорошо образован. Он
