Повернувшись, я хотел идти домой.
Как вспомнил, что с наступлением дня меня ждет в похоронное агентство. Где предстоит заказывать гроб, катафалк и похороны.
А все это, кажется, делается лишь по больничной справке.
Все измученное существо мое противилось тому, чтобы снова войти в это дышащее смертью здание.
Но я пересилил себя и вошел.
Долго расспрашивал, кто мне может дать справку.
Выяснилось, что дает ее какая-то особая служба, но подписывает лечащий врач, который ответственен за смерть моей мамы.
Лечащим был именно тот, в золотых очках, с которым я разговаривал.
Я опасался, что его сейчас еще нет в больнице — и мне придется прийти сюда еще раз, чего моя душа просто не выдержит…
На мое счастье, он был еще тут. Или уже тут — в моем отуманенном сознании плохо различались эти понятия.
Мне сказали, что он сейчас в прозекторской.
Что это за заведение, я не успел сообразить.
Просто пошел по нужной лестнице, открыл дверь с указанным номером — и на меня обрушился поток яркого света.
Под мощными лампами стоял стол.
На столе лежало тело.
Врачи собирались его вскрывать, чтобы точно установить причину смерти — я наконец вспомнил, что такое прозекторская.
Желтое тело в лучах нестерпимого света готовилось к последним мукам…
Мне не сказали, кто это.
Я узнал чутьем, как зверь издали видит родного.
Ссохшееся тело моей мамы.
Совсем маленькое, именно оно лежало на столе.
Пытаясь не впустить в себя зрительный образ, я против воли успел заметить ее груди.
И тут же зажмурился и вышел вон, затворив дверь.
Но маленькие, высохшие, состоящие из одних лишь ненатурально черных сосков и сделавшиеся плоскими груди моей мамы горели в моих закрытых глазах.
Называясь художником, я никогда еще не рисовал обнаженной натуры.
У меня не было достаточно денег, чтобы нанимать натурщиц, а в Академию я не попал.
Будучи увлеченным лишь живописью, я не обращал внимания на девочек. Я оставался девственником, я вообще ни разу в жизни еще не видел раздетой женщины.
И чудовищной судьбе моей оказалось угодным, чтобы первым в моей жизни обнаженным женским телом оказались мертвые желтые останки моей нечастной мамы…
Я вернулся домой, когда рассвет, залив кровавым заревом, еще не превратил ночь окончательно в день.
Сестра, вероятно, спала, думая, что я дежурю в больнице.
Осторожно, чтобы не разбудить ее раньше времени, я прокрался в свою комнату.
Сел на кровать и зажал себе рот.
Жизнь была закончена.
