Не в меру повзрослевшим юношей, читающим восточных философов и думающем лишь о переселении душ.
Да, действительно, я жил буквально среди книг. В комнате, где на стеллажах, подоконниках и стульях не лежало десятка умных томов, я чувствовал неуютную пустоту.
Но открою вам тайну, которую кроме покойной мамы знает только моей римский друг.
Философов я глотал, пытаясь постичь истину жизни. А вот любимым чтением для отдыха души у меня всегда были книги про индейцев.
Да, именно они — примитивнейшие, с точки зрения продвинутого писателя, романы Фенимора Купера и более поздних подражателей.
Я пристрастился к ним в детском возрасте и продолжаю читать сейчас, когда мои года подходят ко второму юбилею.
И не собираюсь расставаться с любимыми книгами. В будущем, взрослом возрасте, когда у меня будет свой дом, обихоженный и благоустроенный моею рукой, я мечтаю собрать полную библиотеку.
Если бы об этой моей слабости узнал кто-то посторонний, меня подняли бы на смех.
Будущий великий художник и поклонник таинства Шамбалы, будущий эстетический владыка мира, читающий запоем примитивные романы про индейцев…
Это было бы столь же несуразным, как вид банкира, курящего махорочную самокрутку.
Да.
Но…
Но эти книги дарили мне покой.
Там было неправдой все, от начала до конца.
Американцы — зажравшиеся уроды — предоставлялись воинами и серьезными стратегами.
Индейцы — жирные, ленивые и грязные свиньи, принципиально не способные ни к какой деятельности, кроме пьянства — несчастными гонимыми тружениками.
Неграмотные ковбои, с трудом связывающие пару слов — романтическими героями.
И так далее.
Но того требовал жанр.
Сюжеты отличались простой и безыскусностью. Их легко было просчитать наперед с первой страницы.
Там действовали хорошие парни и плохие парни.
И всегда, везде, в любой ситуации имелась уверенность, что хорошие парни победят плохих.
Чего никогда не бывает в жизни.
Но чего всегда хочется видеть на страницах литературы.
Моя жизнь…
Эта чудесная жизнь, наполненная новой красивой одеждой, свободой от чего было то ни было и восхитительной праздностью — кажущейся, но в самом деле наполненной внутренней работой — эта жизнь длилась недолго.
Всего около года.
Не сомневаюсь, лучшего года в моей биографии вообще.
Лучшего потому, что несмотря на полную туманность моей будущей судьбы, я был счастлив.
В той мере, конечно, насколько вообще может быть счастлив нервный и издерганный человек творчества. Художник, раздираемый изнутри сонмом противоборствующих замыслов. Которые хочется воплотить одновременно, хотя интуиция говорит, что все нужно делать последовательно.
