То есть практически я мог быть бессмертным.
Если бы всерьез принял эти учения.
Причем условия к вхождению в них, были куда проще, нежели в христианстве.
Поскольку отсутствовали понятия добра и зла, то не существовало и понятия греха.
Требовалось лишь беречь оболочку своего внутреннего я — то есть свое тело. Не курить, не есть мяса, соблюдать другие минимальные правила. Причем основанные не на подчинении навязываемым извне законам, а полезные мне самому.
Вот это и покорило меня, сразило наповал и сделало полным приверженцем тех учений: поганое христианство пеклось о душе, заставляя подчиняться существующему извне богу, ощущать себя игрушкой в его руках. А Восток видел бога в самом человеке; это религии были направлены не на подавление моего я, а на его развитие.
Я, именно я был и центром мира, и вершиной создания, и смыслом бытия. Не я лежал пылинкой под сандалиями бога — а весь мир обращался только вокруг меня.
Я был столь увлечен этой ошеломительной мистикой, что готов был хоть сейчас отправляться на поиски таинственной Шамбалы.
Но сначала мне требовалось стать художником.
А вера…
Вера нашлась сама собой.
Я сам не заметил, как начал верить в нечто большее, чем просто бог или даже целый сонм маленьких божеств.
Я верил в Провидение. В свою карму, то есть назначенную мне судьбу.
В отличие от бога, которого можно было или умаслить, или разгневать, провидение не являлось моральной силой; оно не оперировало ханжескими понятиями.
Ему было безразлично: меня обворуют, или я украду; я убью или попытаются убить меня.
Оно просто знало все, что произойдет в моей судьбе.
И если помнить о провидении и не пытаться переломить судьбу ему наперекор, то все пойдет нормально. Провидение само позаботится о верующем в него человека.
Я убедился в этом сам, едва успев постигнуть эту истину.
Однажды я шел по городу и собирался перейти улицу, как у меня развязался шнурок.
Мелкое, но страшно досадливое неудобство. Я остановился и отошел в сторону. Зловредный узел затянулся и спутался. И мне пришлось потратить некоторое время, чтобы привести все в прядок.
Но когда я наконец пошел дальше, то случилось непредвиденное.
Едва я пересек перекресток, как на лесах строящегося дома, мимо которого нужно было пройти, раздались страшные крики, потом послышался грохот, треск и шум, что-то рухнуло с ужасным громом, и всю улицу заволокло пылью и красной трухой.
Позднее я узнал, что обвалилась часть лесов, перегруженных натасканными туда кирпичами. Никто не пострадал, но весь квартал был завален обломками кирпича, падавшего в высоты четвертого или пятого этажа.
