Казалось, судья вполне искренне, по-отечески увещевал Фаншетту. — на него, очевидно, хорошо подействовало доблестное «личное дело». Но девочка не говорила ни слова и все ниже опускала голову. Тогда он счел нужным предупредить ее:
— После трех попыток бегства было бы естественным с моей стороны отправить вас в самое строгое из наших заведений. Однако…
Однако судья колебался. Вдруг часы, зазвонив, положили конец происходившей в нем борьбе:
— Уже двенадцать! Я должен быть на другом конце Парижа. Обязательно надо…
Он на секунду остановился и еще раз взглянул на Фаншетту.
Но в эту самую минуту девочка так была погружена в свои переживания, с таким напряжением и нежностью думала о чем-то своем, что это глубоко поразило судью. Нет! Он слишком хорошо умел разгадывать то, что написано на человеческих лицах. Может быть, эта загадочная девочка во власти какой-то навязчивой идеи, но она не смутьянка. Он узнает, в чем дело!
Господин судья нажал кнопку, и в кабинете появился его секретарь.
— Пусть эту девочку отведут сегодня к адвокату Мартэ́н. Мне нужен ее совет. Главное, не забудьте передать досье[3]…
* * *
К вечеру того же дня Фаншетта, по-прежнему в сопровождении дамы в сером, оставшейся ждать ее у дверей, входила в кабинет адвоката Мартэн. У девочки вырвался крик удивления:
— О мадемуазель… Это вы?
— Конечно, я! Вот мы с тобой и встретились! Здравствуй, Мари Франс. Садись в это кресло и дай мне одно драже, если у тебя еще осталось. Я сегодня забыла купить… Ну, как твои дела? Получше, чем утром?
Фаншетта села на самый кончик кресла, на которое указывала фея в черном, фея Драже. А молодая женщина-адвокат продолжала, перелистывая кипу бумаг, уже прочитанных ею с величайшим вниманием:
— У тебя очень красивое имя. Мари Франс… Но, может быть, оно тебе не нравится? Как звала тебя твоя мать? Ты была уже взрослой, когда она умерла. Это было два года назад, не правда ли?
— Она звала меня Фаншеттой. Мне было двенадцать лет. Но мой отец умер уже давно…
— Знаю, знаю, — прервала ее молодая женщина. Она никогда не пользовалась случаем растрогать своих клиентов.
Наступило молчание. Даниэль Мартэн низко склонила над письменным столом свою черную стриженую голову. Казалось, она вновь перечитывает обыкновенную и печальную историю маленькой сироты, сидевшей напротив нее. Дата рождения. Даты смерти. Даты поступления или выбытия из сиротских домов. Цифры и снова цифры… Жизнь родившегося в нищете ребенка целиком вместилась в несколько сухих строчек. Немного дальше, вслед за подробным описанием попыток бежать, на синем листке бумаги красными чернилами была написана характеристика, из которой тот, кто умеет читать между строчками кратких официальных справок, мог понять, что, будь Фаншетта чуть-чуть посчастливее, она была бы очень хорошей девочкой.
