Как он и ожидал, так находились предметы редчайшего палеокитобойного периода, созданные в различных стилях, с которыми ознакомили его Делаэ и другие эксперты. Среди них он обнаружил два мамонтовых бивня, покрытых резьбой и голубым вивианитом, шесть пар снежных очков из оленьих кишок, маленького кита, вырезанного на пластинке китового уса, доспехи из моржовой кости на шнурках, нож для извлечения оленьих глаз, сделанный из оленьего же рога, камни с письменами, статуэтки из кварца, бильбоке из тюленьих суставов и рогов мускатного быка, резные нарвальи клыки и акульи зубы, кольца и дротики, изготовленные из метеоритного железа. Было здесь также немало атрибутов колдовства и похоронных церемоний, в форме бублика или крючка, сделанных из полированного стеатита, нефрита, красной яшмы, зеленой глины, голубого, серого, черного кремня и змеевика всех расцветок. Далее шли разнообразные маски и, наконец, коллекция черепов с зубами из обсидиана, глазами из моржовой кости и зрачками из гагата. Словом, целое состояние.
Однако сменим на минутку тему, если вы не против, и вернемся к человеку, называющему себя Баумгартнером. Нынче у нас пятница 22 июня, и пока Феррер тащится по ледяной пустыне, Баумгартнер щеголяет в двубортном шерстяном костюме цвета антрацита, рубашке цвета сланца и галстуке стального цвета. И хотя лето уже как бы официально наступило, небосвод вполне соответствует этой тусклой цветовой гамме, то и дело коварно осыпая пешеходов мелкой моросью. В данный момент Баумгартнер идет по Суэцкой улице, что находится в XVIII округе Парижа, близ станции метро «Шато-Руж». Это одна из узеньких улочек в окрестностях бульвара Барбес, где африканцы торгуют мясом, живой птицей, параболическими антеннами и пестрыми яванскими тканями, изготовленными в Голландии.
На четной стороне Суэцкой улицы большинство окон и дверей в старых полуразрушенных домах заложены кирпичом en opus incertum[5], — это знак экспроприации жилья в ожидании сноса.
Тем не менее одно из этих зданий все же сохранило на последнем этаже пару более или менее зрячих окошек. Их стекла, скрывающие за собой мятые занавески, грязны и пыльны; одно из них треснуло наискосок и заклеено пластырем, второе отсутствует вовсе, его заменяет черный пластиковый пакет для помойки, натянутый на раму. Тесный подъезд содержит двойной ряд безымянных почтовых ящиков, распотрошенных местными вандалами, лестницу с неровными ступенями и стены, зияющие широкими трещинами. Там и сям видны отметки, сделанные, вероятно, городскими службами быта и снабженные рукописными датами, свидетельствующими о неумолимом расширении данных трещин. Лестничная лампочка, конечно, не работает, и Баумгартнер поднимается на верхний этаж вслепую. Он стучит в дверь и уже собирается распахнуть ее, не дожидаясь ответа, когда она открывается самостоятельно, и из квартиры торопливо выходит, едва не толкнув Баумгартнера, тощий долговязый субъект лет тридцати. В полумраке Баумгартнер с трудом различает этого типа: длинное, искривленное зловещей усмешкой лицо, лоб с залысинами, крючковатый нос, костлявые хищные руки; парень явно не расположен болтать и наверняка видит в темноте, ибо уверенно сбегает вниз по неосвещенной лестнице.
