Впрочем, кое-какие развлечения на судне бывают: регулярный обход кают главным механиком и ответственным за пожарную безопасность, учебные тревоги, тренировки по срочной эвакуации, хронометраж при надевании автономного спасательного костюма с подогревом. Можно также почаще наведываться к медсестре Брижит, флиртовать с ней, пока усатый радист трудится у себя в рубке, отпускать комплименты по поводу ее высокой квалификации, или привлекательной внешности, или загара, совершенно необъяснимого в этих широтах. И тогда он узнает, что, во избежание депрессий или худших болезней, типичных для этих бессолнечных краев, женскому персоналу, согласно коллективному договору, предоставлено право загорать в ультрафиолетовых лучах по четыре часа в неделю.
Остается воскресенье, вечное, нескончаемое воскресенье, чье ватное безмолвие усугубляет разреженность звуков, предметов, самих мгновений: белизна искажает пространство, а холод замедляет бег времени. Есть от чего погрузиться в сладкую спячку в уютном чреве ледокола, отказавшись от любых движений; со дня перехода Полярного круга спортзал уже прочно забыт, и все мысли вертятся только вокруг часов приема пищи.
Острые зрачки на зеленой фосфоресцирующей, как глазок старого радиоприемника, радужной оболочке; холодная (но все лучше, чем никакая) улыбка, — такой Виктория пришла и расположилась в квартире на Амстердамской улице.
Она пришла туда почти без вещей — всего лишь маленький чемоданчик да сумка, которые она бросила в передней так, словно оставляла их на часок в камере хранения. То же самое и в ванной: зубная щетка, крошечный несессер с тремя складными маникюрными инструментиками и тремя образцами косметики, вот и все.
Большую часть дня Виктория проводила в кресле за чтением, сидя перед телевизором с выключенным звуком. Говорила она мало, а о себе и вовсе скупо, неизменно отвечая на вопросы встречными вопросами. Казалось, она всегда была начеку, даже если ей не грозила никакая внешняя опасность, хотя ее настороженный взгляд сам по себе мог вызвать у окружающих агрессивные намерения. Когда Феррер принимал гостей, Виктория всегда держалась, как приглашенная; ему чудилось что вот пробьет полночь, и она уйдет вместе с другими, но нет, она оставалась, она оставалась.
Одним из следствий присутствия Виктории в квартире Феррера стали более частые визиты Делаэ, все такого же запущенного и расхлябанного. Однажды вечером, когда он явился на Амстердамскую улицу одетым уж вовсе неприлично — в бесформенной парке, чьи обвислые полы хлопали по зеленым спортивным штанам, — Феррер счел своим долгом отреагировать, выбрав для этого момент ухода гостя. Задержав его на площадке («Не обижайтесь, Делаэ!»), он разъяснил, что торговец произведениями искусства обязан заботиться о своей внешности и одеваться пристойно. Делаэ глядел на него непонимающим взором.
