"Черт его знает!" - говорит с сердцем.
И слезы даже у нее от большого сердца остановились.
"А то-то, мол, и есть!.. видно, ты чем-нибудь ему не потрафила. Ах вы, - говорю, - дамки вы этакие, дамки! Не лучше ли, не честнее ли я тебе, простая женщина, советовала, чем твоя благородная посоветовала?"
"Я сама, - говорит, - это вижу".
"Раньше, - говорю, - надо было видеть".
"Что ж я, - говорит, - Домна Платоновна... я же ведь теперь уж и решилась", - и глаза это в землю тупит.
"На что ж, - говорю, - ты решилась?"
"Что ж, - говорит, - делать. Домна Платоновна, так, как вы говорили... вижу я, что ничего я не могу пособить себе. Если б, - говорит, - хоть хороший человек..."
"Что ж, - говорю, чтоб много ее словами не конфузить, - я, - говорю, отягощусь, похлопочу, но только уже и ты ж смотри, сделай милость, не капризничай".
"Нет, - говорит, - уж куда!.." Вижу, сама давится, а сама твердо отвечает: "Нет, - говорит, - отяготитесь, Домна Платоновна, я не буду капризничать". Узнаю тут от нее, посидевши, что эта подлая Дисленьша ее выгоняет, и то есть не то что выгоняет, а и десять рублей-то, что она, несчастная, себе от грека принесла, уж отобрала у нее и потом совсем уж ее и выгнала и бельишко - какая там у нее была рубашка да перемывашка - и то все обобрала за долг и за хвост ее, как кошку, да на улицу.
"Да знаю, - говорю я, - эту Дисленьшу".
"Она, - говорит, - Домна Платоновна, кажется, просто торговать мною хотела".
"От нее, - отвечаю, - другого-то ничего и не дождешься".
"Я, - говорит, - когда при деньгах была, я ей не раз помогала, а она со мной так обошлась, как с последней".
"Ну, душечка, - говорю, - нынче ты благодарности в людях лучше и не ищи. Нынче чем ты кому больше добра делай, тем он только готов тебе за это больше напакостить. Тонет, так топор сулят, а вынырнет, так и топорища жаль".
Рассуждаю этак с ней и ни-и-и думаю того, что она сама, шельма эта Леканида Петровна, как мне за все отблагодарит.
Домна Платоновна вздохнула.
- Вижу, что она все это мнется да трется, - продолжала Домна Платоновна, - и говорю: "Что ты хочешь сказать-то? Говори - лишних бревен никаких нет; в квартал надзирателю доносить некому".
"Когда же?" - спрашивает.
"Ну, - говорю, - мать моя, надо подождать: это тоже шах-мах не делается".
"Мне, - говорит, - Домна Платоновна, деться некуда".
А у меня - вот ты как зайдешь когда-нибудь ко мне, я тебе тогда покажу - есть такая каморка, так, маленькая такая, вещи там я свои, какие есть, берегу, и если случится какая тоже дамка, что места ищет иногда или случая какого дожидается, так в то время отдаю. На эту пору каморочка у меня была свободна. "Переходи, - говорю, - и живи".
