— Такой-рассякой! Не можешь техникой управлять, берись за лопату!
Инженер полез в мотор, а я из машиниста превратился в рядового рудокопа. Это и справедливо — сам наворочал, сам должен и расчистить. Но прежде чем взять заступ, склоняюсь над Филиппом, вытираю ему лицо. Он смотрит на меня в упор и бормочет нечто странное:
— Зачем спас меня… Я негодяй, подонок… я… я…
Прозвучал грозный окрик: работать! Вкалывай и ни о чем другом не думай! Хорошо, Бо смог увернуться. Через час он вынырнул из темноты и сообщил: Филиппу лучше. Вдвоем мы сможем довести его до лагеря.
Хороший человек Бо. Нет, такой не способен на предательство… Смешно даже думать.
Я остервенело, во всю мощь (удивительно, откуда берутся силы!) двигал заступом, ругал себя за непростительную оплошность и думал лишь об одном: скорее бы кончился этот день, скорее бы к Филиппу, скорей наверх!
Наконец дали отбой, и рудокопы столпились у штольни, по которой вытаскивали к подножию горы клеть с людьми. Меня и Бо, поддерживающих с двух сторон Филиппа, пропустили вперед и подняли первыми. Филипп, конечно же, чувствовал себя отвратительно, постанывал, но деваться было некуда — не оставаться же здесь на веки вечные!.. Стражники в два счета спишут из числа живущих. Дай только повод…
Филипп был настолько слаб, что тащить его было настоящим мучением. Он по сути дела не шел, а лишь для видимости переставлял ноги, наваливаясь то на меня, то на Бо. Стражники видели наши мучения, подозрительно поглядывали, но помалкивали. Понимание, надо сказать, редчайшее. Что ж, спасибо и на этом.
Уже в лагере Филипп обмяк совсем. Мы ввели его в барак, и я устроил беднягу на своей лежанке. Если мне захочется лечь, приткнусь рядом.
Бо раздобыл где-то воды, принес ее в жестянке, но напоить Филиппа не удалось: он заметался, вскинул руку и жестянку нечаянно опрокинул. Опять он бормотал непонятное:
— Я негодяй!.. Я подонок… Отойдите от меня! Отойдите!..
— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил я у Бо.
— Ничего, — покачал он головой.
Вечернюю кашу, вернее нескольких осклизлых комочков варенной крупы, мы отдали Филиппу. Однако кормить его было не менее трудно, чем тащить на себе весь длинный путь от рудника. Филипп выплевывал зерна, чертыхался, просил оставить его в покое.
Я вспомнил о двух сухариках, которые успел сунуть в карман во время божественного прихода Ри. Достал из тайника белоснежные ломтики с лоснящейся красноватой корочкой и подал Филиппу.
Вдруг Филипп затрясся всем телом и зарыдал. Хорошо, что Бо ушел добывать воду и не слышал, в чем Филипп признался.
