— Ну что, лейтенант, — сказал Танаха, — сразу зайдем в гости или для начала осмотримся?
— Он не дурак, чтоб прятаться в своем квартале, — ответил Милан. — Соседей расспрашивать бесполезно, все равно ничего не скажут. В дом нас не пустят, так что ты поглядывай по сторонам. Как бы нам истинные ашаты по затылку не стукнули.
Танаха кивнул, расстегнул пиджак, чтоб облегчить доступ к кобуре.
Милан постучал в дверь. В доме было тихо. Милан прислушался, постучал еще раз, гораздо громче. За дверью послышались шаги, замок клацнул. Дверь со скрипом распахнулась, на пороге появилась хозяйка, пятидесятичетырехлетняя ашатка. Если бы Милан не знал наверняка, сколько ей лет, ни за что бы не поверил. Выглядела она, мягко говоря, не очень хорошо. Да и как может выглядеть женщина, за полгода схоронившая невестку, сына, двух племянников, двоюродную сестру и дядю?
Айна, вытирая мокрые руки о фартук, настороженно посмотрела на гостей. В следующую секунду, словно расплавленный воск в глицерине, перетекающий из одной формы в другую, из ее глаз исчезла настороженность, уступая место ненависти.
— Здравствуй, Айна, — как можно нейтральнее сказал Милан. Здесь нельзя было переигрывать.
— Чтоб ты сдох, и дети твои… — начала хозяйка, но Танаха перебил ее:
— Закрой рот, или поедешь с нами.
— Ах! Как напугал! — всплеснула руками Айна и тут же перешла на крик: — Вы только посмотрите, кто пришел! Два запаршивевших шакала, трусливо сидящие по канавам, когда требуется их помощь, и гордо называющие себя полицейскими, когда рядом нет бандитов! Да отсохнет рука, подающая вам хлеб!
— Айна, незачем кричать на всю улицу, — спокойно сказал Милан. — Даже если все ашаты Пешковеца соберутся у твоей двери, мы не уйдем, пока ты не ответишь на наши вопросы.
— Не о чем мне с вами говорить, черви навозные! Я сейчас возьму скалку и обломаю ее об ваши трусливые спины! — потрясая кулаками, негодовала Айна.
— А ну-ка… — сказал Танаха и, отстранив лейтенанта, втолкнул хозяйку в дом.
Айна завизжала, но, получив пару пощечин, умолкла и, повинуясь толчкам в спину, прошла в комнату. Она хотела ударить Танаху стоявшей на тумбочке керамической вазой, но сержант словно тисками сжал руки женщины, отобрал вазу, а саму ее толкнул к дивану. Милан не стал мешать сержанту. Конечно же, это было свинство. Конечно, если бы кто-то так же обошелся с его матерью, Милан нашел бы его и перерезал ему горло. Но сейчас это было оправданно. Стоять в пороховом складе с горящим факелом в руке чревато. Среди ашатов многие считали Иньяки героем. Если бы на улице собралась толпа, им с сержантом пришлось бы несладко.
