Вдруг мне пришло в голову, что в кровати я занимаю слишком много места. Я сдвинулась на самый край, съежилась, скорчилась под одеялом, как скомканное платье.
Нет, так от меня слишком много беспорядка. Я вылезла из-под одеяла и села на край кровати. А так я снова занимаю слишком много места. И я сдвинулась на самый краешек. Сидеть в ночнушке некрасиво, надо одеться. Я оделась и продолжала сидеть во тьме, глядя на жалюзи, надеясь, что скоро придет рассвет.
Одежда, которую я привезла с собой, сложена неаккуратно. Тихо, как только могла, я достала все из чемоданчика, аккуратно сложила, уложила заново, поставила чемоданчик у ног. Смотрела на Триш — и хотела, чтобы она была такой, как я, и страстно желала стать такой, как она. Я смотрела, как она спит, и по лицу моему беззвучно катились слезы. В комнате не слышалось ни звука. Но внутри себя я вопила так, что разбудила бы и мертвого.
Вошла мать Триш.
— Донна, это ты? Господи боже, что это ты делаешь? Вот глупышка! Что случилось? Ну-ка, давай, прыгай в кровать! Почему ты здесь сидишь? — спросила она.
— Я не хочу домой, — сказала я шепотом.
— И не надо, — ответила мать Триш.
— И здесь оставаться тоже не хочу, — прошептала я.
— А куда же ты хочешь уйти? — спросила мать Триш.
— Хочу уйти, — повторила я.
— Ну, Донна, куда же ты пойдешь? Некуда идти, — объяснила она.
«Некуда идти. Некуда идти. Некуда идти». Снова и снова я мысленно повторяла эти поразившие меня слова.
Мать Триш помогла мне снова раздеться и надеть ночнушку. Я повиновалась, как робот, загипнотизированная мысленным повторением слов: «Некуда идти». С поистине шекспировской глубиной эта формула описывала мою внутреннюю ловушку.
Триш постепенно скрылась из моего сознания, но сон, связанный с нею, возвращался ко мне снова и снова еще пятнадцать лет. Когда мне было двадцать два, ночуя у подруги, я вдруг проснулась, дрожа, в ужасе глядя на жалюзи. Такие простые вещи оставляют такой глубокий след.
К семи годам я уже не раз ночевала вне дома, но никогда прежде это так меня не потрясало. Я столкнулась лицом к лицу со своей уязвимостью в чуждом, непостижимом мире. Я злилась на свою невинность и наивность. Танцующая куколка — первый компромисс между Донной и Кэрол — скрылась за кулисами, и на сцене вновь появился Уилли.
* * *
Терри жила за углом. Она была итальянкой, старше меня — ей десять, мне восемь. Я следила за ней — а она следила за тем, как я за ней слежу.
Как заводить друзей, я не знала, а потому просто стояла там и обзывала эту девочку всеми известными мне нехорошими словами. А знала я их немало — у моей матери был в этой области богатейший словарь. В конце концов девочка вскакивала и гналась за мной несколько кварталов. Но мне всегда удавалось уйти — а на следующий день я возвращалась, и все начиналось сначала.
