— Лайза и Тодд не ладят.
Либерман кивнул и налил себе полный бокал вина.
— Ты слушаешь меня? — сказала Бесс. — Лайза и Тодд не ладят.
— Я слышал, — ответил Либерман. — Это естественно.
— Это серьезно, — сказала Бесс.
С самого дня своего рождения единственная дочь Либерманов была, по мнению отца, «серьезной». Это был красивый ребенок, который интересовался всем на свете и редко смеялся во весь голос. Она слыла вундеркиндом в математической школе, у нее была только одна отметка «хорошо» среди остальных «отлично», и из-за этого «хорошо» она не могла уснуть, у нее болело сердце, она лила слезы и в конечном счете решила доказать учительнице, что та совершила ужасную ошибку. Лайза поступила в Чикагский университет на факультет биохимии, получив там стипендию. Она встретила серьезного молодого профессора античной литературы Тодда Кросуэлла, вышла за него замуж и родила двоих детей — Барри, который теперь приближался к возрасту бар-мицвы, и Мелиссу, которой вскоре должно было исполниться восемь. Барри и Мелисса, слава Богу, не были ни серьезными, ни вундеркиндами.
— В чем суть разногласий? — спросил Эйб, допивая свой первый бокал.
— Не говори так, — ответила Бесс, закрывая глаза.
— Это была попытка перейти на более легкий тон, прежде чем мы нырнем в глубины уныния, — пошутил Либерман. Он произнес тост за здоровье жены.
Бесс позволила себе чуть-чуть страдальчески улыбнуться.
— Извини, — сказал Либерман. — Так в чем проблема?
— Как обычно, — ответила Бесс, пожав плечами. — Ты не ешь лимскую фасоль. Это же твое любимое блюдо.
— Я поем лимскую фасоль, — отозвался Эйб, черпая ложкой сдобренную маслом фасоль. — Видишь, я ем. Что значит — «как обычно»? Он завел другую женщину? Он принимает наркотики? Он бьет ее?
— Ты слишком долго работаешь в полиции, — заметила Бесс.
Либерман серьезно поразмыслил над ее заявлением и принялся за второй бокал вина.
— Нет, — продолжала Бесс. — Он недостаточно зарабатывает. Она хочет снова пойти работать. Ну и все такое.
— Все такое, — повторил Либерман. Он отломил кусочек халы.
— Эйб, ты эхо или отец?
— Я слушаю, — сказал Либерман. — Я слушаю и макаю халу в чудесный соус. Видишь? Макаю халу, ем и пью хорошее вино. Я предвкушаю мирный вечер с моей женой. И жду, когда ты мне скажешь, что ты хочешь, чтобы я сделал.
— Поговори с ней, — попросила Бесс. — Она тебя послушает.
— Она не слушает меня, Бесс, — сказал Эйб. — Просто позволяет мне говорить. Принимает серьезный вид. А потом поступает по-своему. Такой она была в шесть лет. Такой и осталась, когда ей тридцать шесть.
