— Мы снова с вами, Ольга, и я надеюсь, вы наконец поймете меня, и мы пойдем рука об руку. Теперь я свободен, а вы достаточно хорошо узнали, что такое жизнь… Я хотел бы видеть вас своей помощницей, своим другом, а я вам необходим. Заключим перемирие.
Он пожал ей руку. От этого движения к ней точно вернулось сознание действительности, она ответила холодно:
— Все, что я хочу, это видеть хозяина дома. Я получила от него приглашение и буду говорить только с ним.
Ширвинский улыбнулся, откидываясь в глубь кресла.
— Вы можете сговориться только со мною. Князя нет дома, я его заменяю.
Ольга поспешно встала, она силилась быть спокойной, но голос ее обрывался, когда она ответила:
— В таком случае я ухожу. Удивляюсь только, зачем было все это проделывать. Как мало у вас самолюбия!
Ширвинский поднялся вслед за нею.
— Вы опять волнуетесь, это нехорошо. Возьмите себя в руки и не делайте глупостей. Повторяю вам, я говорю от лица князя, потому что я у него доверенное лицо. Он холост, стар, богат, безбожно глуп, добр и верит мне вполне… во всем… Этот дом может принадлежать вам, если вы захотите, его состояние будет вашим состоянием, и ваша воля будет его волей. Все зависит от нашей с вами дружбы…
Ольга молчала, во все глаза глядя на Ширвинского.
Его слова уже больше не оскорбляли ее. Она только смотрела на него и спрашивала себя: знала ли она в дни своей близости к нему, кто он, на что он способен? Может быть, и знала, может быть, и догадывалась…
Ольга оглянулась по сторонам — на белые стены залы, на черный рояль, таящий в себе столько знакомых мелодий, на рыжую лисицу…
Почему все точно ждет ее, точно уже принадлежит ей…
Мысли ее покрывались туманом, знакомая слабость кружила голову, маленькие молоточки застучали в висках.
И, желая побороть свою слабость, она почти крикнула:
— Дайте мне вина, чего-нибудь!..
Потом почувствовала, как кто-то сажает ее в кресло, подносит ей к губам рюмку.
Она жадно ела предложенные ей сандвичи, пила густой портвейн. Она была похожа на проголодавшегося ребенка и ничего не видела, кроме еды.
Ширвинский следил за нею со снисходительной улыбкой, курил сигару и пускал кольцами синий дымок. Усы его самодовольно топорщились кверху.
Когда она кончила, он сказал с подчеркнутой дружеской укоризной:
— Ай-яй, как можно было доводить себя до этого? Вы хотите загубить себя, но друзья вам этого не позволят.
И потом сам принес ей ее шубку и помог одеться.
— Сегодня я не настаиваю на окончательном решении, вы должны успокоиться и прийти в себя. Я даже не предлагаю вам проводить вас. Но я уверен, что скоро получу положительный ответ.
