А однажды, выйдя из одного такого дома, где, судя по объявлению, требовалась сиделка к престарелой женщине, но где оказалось, что никакой старухи не было, а просто досужие лицеисты решили позабавиться, Ольга должна была ухватиться за выступ стены,— так у нее кружилась голова и ослабели ноги.
Она стояла, прислонясь к стене, а глаза ее горели и смеялись, бог весть чему, на побледневшем, осунувшемся лице.
Перед ней топтался один из веселых лицеистов, только что одурачивших ее. Он выбежал за нею в одном мундирчике, хотя было уже очень холодно, и, улыбаясь, смущенно просил вернуться и извинить их, бормотал что-то о своей любви и о том, что ее не обидят.
— Мы выпьем с вами бутылочку Помери >{22} — ничего больше,— убеждал он и улыбался, недоуменно следя за смеющимися глазами Ольги.
— А если угодно, я могу проводить вас, и мы столкуемся, право!.. Они действительно немного грубы.
Глаза ее продолжали смеяться, когда она ему ответила:
— Мне хочется есть…
Так просто сказала, тихим голосом, как говорят это, вернувшись домой, кухарке, запоздавшей с обедом:
— Мне есть хочется…
— Есть?
— Да, да, есть…
И кивнула два раза головой совсем по-детски.
Ничего не было страшного ни в словах ее, ни в голосе. Просто она подумала вслух, но лицеист побледнел, почему-то пошарил у себя в карманах, немного потоптался на месте и исчез.
И сейчас же подошел к ней швейцар, спрашивая:
— Вам, барышня, извозчика нужно?
Тогда она поняла, что пора идти домой, взяла себя в руки и пошла.
Голова перестала кружиться, мысли прояснились, глаза погасли.
Она шла одной улицей, другой, третьей… Путь был далекий.
И странно, как-то особенно близким казался ей этот город — сырой, промозглый, полный зла и соблазна.
Она чувствовала, что он уже владеет ею, что она в его власти. Что стоит ей захотеть, и он даст ей все за ее жизнь. Почему она борется? Да так, она еще не может не бороться, но это скоро, скоро пройдет. Один, два, три дня, неделя… Раньше ей было противно об этом думать, теперь неприятно, потом станет безразлично…
Ольга шла так очень быстро и совсем не чувствовала голода. Мысли ее тоже быстро и легко сменяли друг друга. Все казалось очень простым и ясным, и душа почти перестала болеть.
VIII
Дома Ольгу ждали Скарынин и письмо.
— Это вам заходивший без вас господин оставил,— сказала хозяйка.
Ольга молча протянула руку студенту и разорвала конверт.
«Я уже третий раз захожу к вам и не застаю дома. Быть может, вы нарочно избегаете меня, но я не забываю старых друзей и по-прежнему настойчив в своих желаниях. Ваше положение мне известно — увы! — оно слишком обыкновенно, но тем лучше. Надеюсь, на этот раз вы мне не откажете в свидании. Все же я у вас единственный».
