Он сказал:
— У вас чудесные зубы, настоящий жемчуг. Вообще, вы прелесть. Вы так серьезно выбирали эти жуткие чулки. Это выглядело очень трогательно.
А потом он стал целовать меня, и все время, пока он целовал меня, я думала о том мужчине на вечеринке в Кройдоне[12]. Он все время повторял: «Ты не умеешь целоваться. Я покажу тебе, как это делается. Вот как ты делаешь, а надо вот так».
У меня закружилась голова. Резко отвернувшись, я встала.
Позади дивана была дверь, но сначала я ее не видела, потому что ее скрывала портьера. Я повернула ручку.
— Ох, — сказала я, — здесь спальня, — мой голос внезапно стал высоким.
— Действительно, — сказал он.
Он засмеялся. Я тоже засмеялась, потому что почувствовала, что нужно сделать именно это. Ну вот, ты сейчас сможешь узнать, как это бывает, почему бы и нет?
Мои руки беспомощно упали вниз. Он снова поцеловал меня, его рот был настойчив. Я уловила запах вина и почувствовала ненависть к нему.
— Послушайте, отпустите меня, — сказала я.
Он пробормотал что-то, я не расслышала.
— Думаете, что я вчера родилась? — я говорила как можно громче и старалась оттолкнуть его. Пальцы упирались в твердые края его воротничка.
— Черт, прекратите, прекратите же, пустите меня или я сейчас подниму такой шум!
Но как только он отпустил меня, вся ненависть к нему прошла.
— Простите, — проговорил он, — это так глупо с моей стороны.
Он смотрел на меня узкой полоской прищуренных глаз, будто тоже ненавидел меня. Потом отвернулся и взял в руки бокал.
На столе алели гвоздики и, колеблясь, лежали неровные блики огня. Я подумала: «Если бы можно было все прокрутить назад и начать сначала, и чтобы все случилось по-другому».
Я взяла пальто и шляпу и ушла в спальню, захлопнув за собой дверь.
Камин горел, но в комнате было холодно. Я подошла к зеркалу и, включив над ним лампу, уперлась взглядом в свое отражение. Мне показалось, что я смотрю на кого-то другого. Я долго вглядывалась в свое лицо, прислушиваясь к звукам за дверью. Но из соседней комнаты не доносилось ни шороха. Стояла полная тишина. Я слышала только легкий шум, какой бывает, когда подносишь к уху раковину, — словно что-то проносится мимо.
В этой комнате лампы тоже были задрапированы красным, и создавалось ощущение тайны, будто я затаилась здесь, будто мы играли в прятки.
Я села на кровать и прислушалась, потом прилегла. Кровать была мягкая, а подушка — холодная как лед.
Скоро он войдет и снова поцелует меня, но по-другому. Он будет другим, и поэтому я тоже буду другой. Все будет по-другому. Я подумала: «Все будет иначе, не так, по-другому. Должно быть по-другому».
