Председатель месткома с важным видом, держа в руках какие-то бумаги, стоял рядом с директором, ожидая, когда все рассядутся.
Фрося не находила себе места.
Зина посмотрела на нее.
— Что ты как на иголках? — спросила она Фросю.
— Так детишки же!..
Зина перевела взор свой на председателя месткома, что-то хотела сказать, но промолчала.
— Отпроситься бы! — робко сказала Фрося, с надеждой глядя на Зину и ожидая от нее поддержки.
— Ну, отпросись!
— Да я боюся! — сказала Фрося простодушно.
— Бойся не бойся — все равно не поможет! — сказала Зина тихо. — Этот твердокаменный ничего никогда не слушает… Разве только начальство скажет. Вот тогда он в лепешку разобьется…
— Детишки же! — повторила Фрося жалобно.
— Ну что ты мне об этом говоришь! Скажи председателю!
Фрося вся вспотев от волнения, комкая в руке носовой платок, который неизвестно зачем вынула из кармана своей вязаной кофточки, встала со своего места. Но пока она переговаривалась с Зиной, пока мучилась в сомнениях — можно или нельзя отпроситься?! — в зале понемногу стих шум, все расселись по местам, и председатель занял свое место за столом, который уборщица поспешно накрыла кумачовой скатертью. Теперь только председатель и Фрося оказались на ногах. Председатель поглядел на Фросю вопросительно и несколько недоуменно.
— Вопросы потом! — сказал председатель. — Вопросы потом, товарищ Лунева!
— Лунина моя фамилия! — сказала Фрося, еще больше вспотев.
— Вопросы потом, товарищ Лунина! — отозвался председатель.
— Мне домой нужно! — выпалила Фрося, видя, что она задерживает председателя.
— Всем надо домой! — сказал председатель внушительно. — Проведем собрание организованно и быстренько, решим все поставленные вопросы, товарищ Лунина, и пойдем домой, к своим очагам, так сказать! — Он стоял за столом, выжидая, когда Лунина сядет, чтобы объявить об открытии собрания, тяжелый, точно сбитый из дубовых досок, с заметным животом, в поношенном пиджаке, который лоснился на локтях и карманах, в солдатской гимнастерке под пиджаком, с которой не были спороты военные пуговицы, с редкими волосами на седоватой голове тыквой, в очках со слабыми стеклами, которые закрывали его небольшие, маловыразительные глаза, с рыжеватыми усами, которые невольно делали его лицо похожим на моржа. — И пойдем к своим очагам, — добавил он, — от которых нас отрывает сейчас наш профсоюзный долг, так сказать!
Пошутил председатель или сказал это всерьез, трудно было понять, но Фрося тотчас же села на свое место, ощутив слабость во всем теле: долг так долг!
