* * *
Прошло два дня. Снова наступила ночь, дверь классной дамы была заперта, но из старшего класса почти никто не спал, только парфешки тихо лежали на своих кроватях, не смея ни высказаться против общего собрания, ни примкнуть к нему.
Салопова в углу била поклоны, вздыхая и громко шепча молитвы, да маленькая Иванова с отупевшим лицом у ночника долбила хронологию.
— 1700… 1500… Людовик XII, XIII, XIV, XV… Господи, сколько Людовиков! Медамочки, медамочки! — взывала она голосом утопленницы: — Да сколько же во Франции было Людовиков?
— Сорок два! — крикнул ей кто-то. Иванова со страха уронила на пол книгу.
Лосева сидела на своей кровати, вокруг которой на табуретах, на столах и на полу, поджав под себя ноги, сидели все остальные; лицо девочки опухло от беспрерывных слез, веки отекли, нос покраснел.
— Вот, душки, — тихо рассказывала она, — проехали мы в карете всего одну улицу, я и не знала, что мои живут так близко; так близко, вот из окна перескочить можно. Входим мы в швейцарскую, а там уж стоят три человека и кланяются; папа говорит: «Вы чего?», а они говорят: «Насчет гроба и похорон», — так стало мне страшно, что я опять заплакала, а папа махнул только рукой, прижал меня к себе, и пошли мы во второй этаж… Ну, умерла мама, умерла!.. — Женя опять заплакала. — Пошла я в детскую, няня Василиса говорит мне: «Цыц! не шуми! не плачь! Гриня маленький, а тоже понимает, весь день плакал и только что уснул»; села я к няне на кровать…
— А она у тебя хорошая? — спросила Русалочка.
— Хорошая-прехорошая, я, как родилась, только все ее у нас помню. Вот подсела я к ней и спрашиваю: «Нянечка, как же теперь все будет?» А она мне говорит: «Как будет, так и будет, дом-то разлезется, Гриня сиротою беспризорным станет, потому папенька на службе, ему не до него, а ты в институте».
— Ну, а няня-то, ведь она останется?
— Ну, вот и я, так же как ты, спросила: ведь ты же останешься? Я, говорит, наемная, хоть и давно живу, а все же не родная — слуга, да и темная я.
— Как «темная»?
— Не понимаешь? — прикрикнула одна из девочек. — Темная — значит необразованная.
— Не прерывайте, да не прерывайте же! — закричали на них другие. — Лосева, говори, душка!
— Ну вот, няня и говорит: я к гостям не выйду, с папенькой о его делах говорить тоже не стану. Ну вот папенька и заскучает; либо в дом должен он взять какую гувернантку, либо поплачет, поплачет да и возьмет себе другую жену.
— Ой, что ты, как — другую? — послышался чей-то испуганный голос.
