— Куда же я пойду, к каким часам? Ах, стойте, стойте, Паша, я пойду по парадной лестнице на среднюю площадку, там ведь у нас большие круглые часы и бьют так звонко, что в классах слышно.
— Вот-вот, барышня, это и есть, что вам надо.
— Вот спасибо, Паша, только как я узнаю, когда мне на площадку идти часы-то слушать?
— А вот постойте, барышня, у меня спички есть, я спущусь сперва сама и посмотрю, который теперь час.
Паша стала обуваться и кутаться в платок, а Франк отошла к окну умывальной и села на подоконник; прижавшись лбом к холодному стеклу, она снова глядела вниз, в старый сад. Молодой месяц стоял на небе и сиял серебряным полурогом, сад лежал под белой пеленой, а деревья в фантастических ватных одеяниях тянули друг к другу ветвистые руки; кусты стояли роскошными шатрами, покрытые ярко-белыми сводами. Крыши галерей казались белой нескончаемой дорогой, и все было тихо, ни живой души, как в заколдованном зимнем царстве.
— Ступайте, барышня, пора, через семь минут часы будут бить полночь.
Франк заволновалась. Запахнувшись плотнее в платок, как была в юбочке и одних чулочках, она вышла из умывальной в коридор, на церковной площадке сделала земной поклон перед закрытыми вратами, спустилась по широкой лестнице в средний этаж и едва дыша, с бьющимся сердцем присела на полукруглую скамейку, стоявшую в нише под часами. Сквозь два круглых окна по бокам стены шел серебристый луч месяца и робкими полосами, струясь, как вода, бежал по ступеням лестницы вниз. Едва девочка немножко успокоилась, как в конце классного коридора стукнула дверь, послышались тихие голоса, шаги приближались к лестнице. Франк неслышно, как мышь, соскользнула со скамейки и, обойдя кругом, присела за ее высокой деревянной спинкой. Чуть-чуть выглядывая, она увидела трепетный свет свечи, бежавший к лестнице, и услышала мужской голос.
— Не беспокойтесь, ради Бога, тут светло! — голос был Минаева: очевидно, у Коровы в «Чертовом переулке» было какое-нибудь совещание насчет праздников, елки и бала.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, мы сойдем, — это был бас толстого эконома Волкова. — Вот как мы засиделись у вас, Марья Федоровна!
— Что делать, днем-то некогда поговорить. Вы как думаете, Виктор Матвеевич, свадьба-то их состоится?
— Да, наверное, только счастья-то мало в этом, тут и Сорренто[110] не поможет!.. Слышите, двенадцать бьет.
Часы густо и звонко пробили полночь…
«Свадьба состоится. Счастья не будет… Сорренто», — повторяла Франк в уме. Неужели это и есть пророчество?
