Допустим, что все исконные и трудные вопросы философии разом обрушились на тебя, и срочно нужно найти ответ. Например: в какой ресторан пойти сегодня вечером? как затащить эту девчонку в постель? где еще раздобыть денег? — вопросы, на решение которых люди обычно и тратят свое время. Но я верю, что натолкнулся на свежее решение проблемы. Моя идея серьезна и оригинальна, и это может наделать шуму. Я и сейчас затрудняюсь выразить это словами. Буду ли я вообще способен на это? Не знаю. Может получиться книга. Вряд ли длинная, вряд ли легкая. А может быть, это будут диалоги в духе Сократа. Или серия взаимосвязанных эссе. Пока я делаю наброски. Вполне вероятно, что это никогда не выльется в большее, чем момент истины, раскаленная реальность, но я все же надеюсь, уверен: форма вот-вот придет мне в голову, как откровение, как идея в чистом виде.
Я философ, ты знаешь, и даже когда попал в эту религиозную ловушку, как бы ты ее окрестила, я смог-таки определить ее место в моей голове: Сантаяна, слегка подкрашенный Иаковом, что придает ей неожиданный бредовый оттенок. А мое отвращение? Оно не только к твоей религии, оно ко всем. Все религии более или менее схожи. Нельзя осуждать человеческую расу за то, что черной холодной бессмысленной темноте она предпочитает яркие мечты очередного мифотворца. И если пришлось бы делать выбор среди этих неисчислимых фантазий, трудно было бы сказать, чем твоя религия лучше или хуже. Но у меня неизлечимое пристрастие к фактам, холодным и отвратительным. Вот это и погубило «преподобного Эрмана», волею случая проповедника образца двадцатого века.
Но, если честно, моей новой идее трудно найти место. Поверь, Марджори, я знаю классические ответы, причем всех философов, просто пропитался ими. Видишь ли, все они страдали одной и той же роковой болезнью: они были философами. Значит, помочь они не в силах. Из своей клетки им не выбраться. Они любят слова. Им приятно рассуждать. Высшее благо они непременно представляют в понятиях разумного и нравственного. Не уйти им от этого, такова их природа. Их рассуждения напоминают мяуканье кошки. В то время как в обычных людях из этого цветущего зеленого мира нравственности мало, рассудка — еще меньше. Любителям бабочек дозволяется ловить столько бабочек, сколько им вздумается, а философам — столько же других философов. Правда, это не относится к тем, кто делает деньги и спит с красивейшими женщинами, но это отдельный вопрос. Остальному миру философия представляется чем-то вроде кислого винограда изощренного сорта, с помощью которого умные люди убеждают себя в том, что не стоит возиться с этим, когда делаешь деньги и имеешь красивых женщин. Но в то же время, в своем уважении к философам люди абсолютно искренни, Мардж, и искренни в восхвалении их. Такое отношение можно кратко выразить в следующих словах: да, философия — вещь реальная; каждому в мире следовало бы стать философом, кроме меня.
