Все открылось уже после демобилизации: весь этот неуставной рай мне устроила родная мама. Получив открытку из медсанбата, а обещанного письма вслед за тем не получив, мама начала фантазировать и дофантазировалась до полной бессонницы.
Уже в некоторой панике она позвонила доброму приятелю своей юности, который — так уж случилось — «вырос» до зампреда Верховного суда РСФСР; позвонила и попросила разузнать, где я и что со мной.
Зампред Верховного суда (видимо, припомнив, что все свое детство я называл его дядей Левой) позвонил по вертушке в Читинскую военную прокуратуру и, для скорости процесса назвавшись именно что моим дядей, попросил генерала Громова найти пропавшего племянничка.
Бедный генерал! Натерпелся он страху, пока меня искали. Если бы на вверенных ему просторах загнулся племянник зампреда Верховного суда РСФСР, — мало бы, конечно, никому не показалось…
Моя лафа закончилась в начале апреля 1981-го. Подлатанный капитаном Красовским, я убыл из госпиталя в родную, мать ее, часть.
А в нашей родной (мать ее) части солдатам, носившим черные погоны, было западло уважать «краснопогонников», и наоборот. Отчего так повелось, не стоит даже задумываться. Просто: не упускать же человеку лишний повод дать в рыло другому человеку!
Дополнительное обаяние этой славной традиции придавал тот факт, что время от времени курсантов перебрасывали из «учебки» в «войска» и обратно, и цвет погон у отдельно взятого бойца мог меняться туда-сюда по несколько раз…
Пару раз перешивал погоны и я — и неизменно получал за это по морде.
Я говорил им:
— Строиться, отделение!
И они строились, но как-то вяловато.
Я ставил им задачу. Я делал это правильным русским языком и говорил положенное по Уставу «разойдись». И они расходились, чем-то озадаченные… Им чего-то не хватало. Они шли делать то, что я велел, но сомневались. У них возникало справедливое ощущение, что их о чем-то попросили. И в глубине души они подозревали, что имеют право этого не делать…
В глубине души так считал и я.
Я был плохим сержантом.
Но однажды я вспомнил книгу Константина Сергеевича Станиславского «Работа актера над образом» и главу про «зерно роли» в этой книге; и собравшись с силами, ненадолго вырастил в себе страшного чечена, старшего сержанта Ваху Курбанова. Меня утяжелило на двадцать килограммов, меня раздуло тяжелым презрением к человечеству, и я проорал безо всякого «разойдись»:
— ……………………………………… бля!
