Первое, о чем он вспомнил — это то, что он всегда боялся высоты. Ужас наводнил все его существо, и он старался не глядеть вниз. Непрочные, шаткие строительные леса, казалось, рухнут под тяжестью страха — но он не сдавался. Он выругался, недовольный тем, что ему приходится работать в День независимости, во внеурочное время, и посмотрел вверх. Здание, казалось, готово проткнуть небо, а наверху десятки людей в комбинезонах и касках испуганно смотрели вниз.
Он тоже посмотрел вниз и увидел, как на углу, на пересечении с главным проспектом маршируют военные. Он вспомнил детство и улыбнулся. Ему тогда хотелось быть солдатом, потому что очень нравилась оливковая форма и винтовка на плече во время парадов.
— Мать твою так! — крикнул он во весь голос. — Каким же я был дураком.
От высоты у него кружилась голова, и он спрашивал себя, какого черта устроился на такую работу. Его дрожащие руки застегнули ремень безопасности. Только что он уронил молоток. Снова посмотрев вверх, он увидел, что парни что-то говорят, но не мог разобрать слов. У него создалось впечатление, что они хотят его о чем-то предупредить, но он ничего не понял и снова принялся за работу.
Через несколько минут он снова посмотрел вниз и увидел группу людей, тревожно размахивающих руками. Леса покачнулись, и он заподозрил неладное. При втором рывке его качнуло, и он чуть было не ударился о громадную балку, и тут ему все стало ясно. Похолодев от ужаса, он машинально дернул за веревку, подавая сигнал, чтобы его спустили.
— Выбирайте одно из двух, — сказал профессор. — Либо вы пишете книги для широкого читателя, либо не пишете. Если не пишете, у вас все равно остается несколько возможностей выбора. Одна из них — это созерцать собственный пупок, что, впрочем, довольно благодарно и утешительно. Да и кому, кстати говоря, не нравятся пупки? Если не хотите описывать собственный пупок, можете описать пупок вот этой девушки, правда ведь? Я другого такого красивого пупка сроду не видал. А вы?
Профессор уже успел порядком набраться. Несмотря на это, я продолжал упорно рассуждать о благородных целях литературы как искусства, способного отражать реальное и ирреальное, прекрасное и безобразное. Прошел официант с подносом, на котором стояло несколько стаканов виски, и все наши взоры обратились к нему. Меня уже подташнивало, в желудке делалось черт знает что, и все же я был готов еще выпить.
— Я согласен, что это благодарное дело, — сказал Уго, насилу держась на ногах. — Но это совсем не просто.
